Моя дорогая кукла

Его сердце воспылало восторгом, когда блестящие шарики, наконец, заняли место в черных провалах глазниц. Теперь он чувствовал взгляд своего творения, а Соммер могла видеть своего создателя.

Следом у нее появились волосы — цвета солнца на бледном небе. Мягкие, густые, они протекали сплошной массой сквозь толстые пальцы Кукольника с широкими ногтями.

Долгое время Соммер слышала, как мухой жужжит швейная машинка. По мастерской валялись куски черной и красной тканей. Со стола струилась нечто прекрасное, мрачное, цвета вина, крови и ночи.

Облачив тело в наряд, Кукольник подал Соммер руку. Она ухватилась за крупную загорелую ладонь своей — бледной, холодной, со смазанными маслом суставами, испещрившими ее руки, словно раны, но теперь удачно скрытыми под платьем.

— Тебе нравится? — он подвел ее к зеркалу, в которое она столько мечтала посмотреться.

Кукла со светлыми, немного вьющими волосами, спадающими чуть ниже плеч, придирчиво осмотрела себя.

Платье показалось ей красивым, хоть в своей недолгой жизни, она видела всего пару моделей. Многослойная юбка наряда доходила до колен. Рукава от локтей украшала мягкая черная паутинка, струящаяся до запястий. Темно-красный корсет, зашнурованный тонкими лентами, обтягивал грудь и тонкую талию. Нечто среднее между облачением ведьмы и проститутки.

— Это очень красиво, — произнесла она, прислушиваясь к своему голосу. Он звучал так, как она и представляла — нежный, тонкий, со звенящими нотками капризности.

Улыбка появилась на лице Кукольника. Грязные болотца его глаз поросли свежей молодой зеленью.

С того дня они зажили вместе. Он совсем забросил работу над другими куклами и проводил время за тем, что шил новые платья для нее. Покупал дорогие украшения и зеркала, в которые она могла смотреться часами, оглядывая каждый сантиметр своего тела. Кукла и ее создатель, можно сказать, занимались одним и тем же. Она любовалась собой, а он любовался ей.

Он всегда смотрел на нее так, будто хотел сказать что-то, но не решался.

Не решался высказаться даже собственному творению. Его зеленые угольки глаз сверкали в темных глубинах мастерской, когда он наблюдал, как она ходит, как танцует, как перебрасывает за спину волосы. В воздухе витали невысказанные слова Кукольника — неловкие, кажущиеся ему то слишком тривиальными, то тяжеловесными.

И когда он решился сказать, их привычная жизнь разрушилась.