Это всё проклятый лес!

Ведь под землёй не может идти снег. И леса здесь быть не должно. Однако он есть. И я тоже есть. Один.

Становится жутко, хочется передернуть плечами, но те будто задеревенели. Поднимаю взгляд вверх и вижу над собой землю. Торчат сверху корни деревьев, и веет могильной сыростью...

«К ужину не опоздай», — звучит в голове голос мамы. И дыхание перехватывает. Ведь мне нужно бежать, уже так поздно, совсем темно. Скорее обратно, к выходу из метро и из этого странного подземного леса. Пытаюсь бежать, но ноги почему-то едва передвигаются, словно пробираюсь сквозь кисель. Такой вязкий, тягучий, а сам я будто муха, увязшая в нём.

Но я иду, прорываюсь сквозь вязкий воздух проклятого леса.

Вот только лестницы нет. Я ведь точно повернул назад, она должна быть. Но вместо неё почему-то виднеется озеро. Оно не покрыто льдом, вода тёмная, глубокая, а на поверхности плавают кувшинки. А ещё лодка. И в ней старик.

Мне бы только дорогу спросить. Как выйти отсюда? Но идти с каждым шагом всё труднее, что же не так с этим лесом? Я из последних сил добираюсь до берега и кричу чужим хриплым голосом:

— Помогите!

— Монетка есть? — спрашивает старик, и я вижу его сизое, испещренное глубокими морщинами лицо.

Послушно шарюсь по карманам, достаю две копейки.

— Есть, дяденька, — отвечаю.

— Дяденька, — старик смеëтся, и мне становится жутко. — Садись в лодку, — он снова гадко улыбается, — мальчик.

— Как мне отсюда выйти? — спрашиваю, едва отдышавшись, хочу отступить, но почему-то оказываюсь у самой кромки воды. — Мне домой надо! Меня мама заругает... — почти плачу.

— Заругает... — повторяет он эхом, — Ты забыл, сколько тебе лет? Заругает... — он снова смеётся.

— Семь, — отвечаю неуверенно, — Может, восемь...

— Взгляни, — он указывает на водную гладь. Такую ровную, словно зеркало.

Вода касается ботинок, я опускаю взгляд и вижу чужое лицо. Совсем чужое. С запавшими выцветшими глазами, глубокими складками у рта и белыми, как снег, что сыпался с неба, волосами...

— Нет! Это всë проклятый лес! — я ударяю ногой по воде, и чужое постаревшее лицо искажается рябью. — Это всё проклятый лес! Мне домой надо! Туда, где снег, где ëлка, меня ждут!

— Садись в лодку, старик, — командует лодочник. — Тебя ждут. Будет тебе и снег, и ëлка, и заводной паровозик под ней, — он улыбается, но взгляд холодный, мëртвый...

Что-то подсказывает: врëт лодочник, но я гоню прочь эту мысль. Забираюсь в хлипкое судëнышко. Пусть везëт туда, где ëлка и заводной паровозик под ней.