Последний круг Ада

А он не смог нанести удара, на миг ослеплённый восходящим солнцем: солнцем, которое осветило грязно-рыжие волосы Кроули, превратив их в тёмное золото, заставив на миг задохнуться от надежды на чудо…

Не смог – хотя и должен был. И позволил демону уйти, и не проверил даже, действительно ли Падший убрался из Сада. Просто не задумался, что отступнику может быть нужно что-то иное, кроме возможности погреться на тёплом солнце и насладиться ароматом живых цветов. Внизу ведь так темно, так безотрадно…

Азирафаэль передёрнул плечами. И невольно оглянулся на стену, отделявшую молельный зал от их временного убежища: Кроули любил цветы… Может, и впрямь видел в них замену тех дивных растений, что росли когда-то в покинутом Эдеме? Здесь, в пасторском домике, нет даже их. И сам Кроули здесь – пленник, ненамного лучше, чем он сам был на Седьмом Круге…

Ангел медленно, через силу, вздохнул. Пленник, да. Изгой, которого не пощадит ни Ад, ни Рай. И всё потому, что рискнул спасти его жизнь. Какое он имеет право судить Кроули за то, что случилось шесть тысяч лет назад, если три дня назад Кроули доказал, что действительно считает его другом? Если доказывал это на протяжении шестидесяти веков – доказывал, несмотря на все его насмешки, уколы и попытки напомнить, что они друзьями быть не могут по определению?

Какая разница, случайно ли он вновь заговорил с ним на стене Эдема, в тот памятный день первого дождя, или преследовал какую-то свою цель? Есть ли смысл гадать сейчас, когда изменилось так многое – когда изменилось всё? И в первую очередь – они сами?

Ещё одна мысль заставила Азирафаэля вздрогнуть и ссутулиться, захлебнувшись острым стыдом за себя самого. Лишь сейчас он осознал, что, оглушённый страшным откровением, не пожелал видеть того, что единственное было сейчас важно: Кроули мог промолчать. Он мог утаить от него то, что вспомнил, мог солгать – но не сделал этого. Да, возможно, о судьбе Рафаэля рассказал бы Гавриил или кто-то ещё из ангелов, но… Кроули сказал – сам. Не пытался искать оправданий, не пытался приукрасить прошлое для своей защиты… Кроули был в ужасе от того, что вспомнил, Кроули догадывался, что он, Азирафаэль, может не простить ему убийства друга – и всё равно рассказал.

Осознание было болезненно-тяжёлым, словно застрявший в груди стальной осколок. Оно противно горчило на губах: Рафаэля больше нет, нет уже давно… и это уже не изменить. Но Кроули… Кроули всё ещё жив. Его друг, его лучший друг жив, и ему сейчас нужна помощь.