Сказать нельзя

Не забыла! Обдала ароматом мяты и фрезий и отпустила. Подтолкнула к Пину.

В отличие от сдержанной Лис, тот лыбился шире некуда. Сверкая глазами и радостью, хлопнул по плечу, отобрал рюкзак и усадил между собой и Лис.

Посыпались вопросы.

Би отвечал.

Живёт хорошо. Работа отличная. Да, по ним скучает. Всё ему нравится. Архив самый лучший. Дядюшкин дом прелесть. Приезжайте. Места хватит. Нет, он приехать не может. Столичный климат не для него. Он даже не кривил душой. Почти.

Ведь, и в правду, вдали было лучше. Не горело внутри. И не щипало глаза. И желания разбить себе что-нибудь не было.

Было грустно. Но с грустью они сжились, стерпелись, сдружились. А вот сидеть сейчас рядом, чувствовать тепло тела, слушать, как радость играет в любимом голосе, и сгорать от желания прикоснуться, было больно.

Би пробормотал, что хочет посмотреть, как работают новомодные двигатели, вскочил и удрал к борту.

Ничего особенного не увидел. Обычное колесо, как у телеги, но с лопастями, из воздушной подушки под кормой на них дуло и колёса вращались, бодро двигая воздухоход вперёд.

Подошёл Пин, обнял за плечи, чтобы не дать ему рассыпаться. Би знал Пина тысячу лет, ещё с тех пор, как они втроём скакали по лужам, пересвистывали скворцов и делили поровну вкусняшки, и знал, что значит этот жест. Но закрыл глаза и позволил себе обмануться. Пусть на секунду, но всё же.

Эту бесконечную секунду, они были не просто самые большие на всём белом свете друзья. Они были парой. И Пин обнимал его. А он мог просто прижаться. И побыть самым счастливым на свете. Рядом с любимым человеком.

– Мы с Лис решили пожениться, – пробормотал Пин. – Я знаю, ты её любишь. Но я… Не могу без неё. Прости.

Объятия закончились. Пин хотел что-то добавить. Но голос у него сорвался. Он неловко махнул рукой и ушёл. Оставил Би наедине с чёрным-пречёрным небом, которое хотело только одного – раздавить.

Молнией полыхнула мысль, что стоит только немного перегнуться за борт и всё… боли больше не будет.

– Ты не сделаешь это! – голос Лис утратил все напевные нотки, живущие в нём, и шаркнул по обнажённым нервам наждачной бумагой. – Если прыгнешь. Я тоже. А он этого не переживёт. Я бы с радостью отдала его тебе, лишь бы ты был счастлив. Но отпустить тебя… Я не могу. Так что живи. И если сможешь, прости меня когда-нибудь за это.

С этими словами она растаяла в темноте.

Би постоял ещё, затем нащупал в кармане ингалятор. Резкий вдох. Затем ещё.

Подумал. Сделал ещё.

Тьма отползла, стала серой дымкой.