Печать Христова

Неужто государственная Печать и на саму землю накладывается? Горы такие на китайских картинках видел. Летний воздух чаем пахнет, а не липой да клевером. Ветер с песком перемешан, и ветер под колесами скрипит, вязнут они, лошадки чихают и фыркают, в бороде песок застревает, щеки во время сна царапает. Луна круглая сверху светит – говорят, на ней тоже горы есть? Вот верно такие горы на луне – песочные, чабрецом поросшие, красные на закате. Уже здесь, под Кяхтой, чужая земля, степь монгольская, а еще тысячу верст по ней ехать до самого Пекина...

2

[1823-1826]

Всякий свободен решить не иметь воленья.

Но перед тем осторожно раздай именье:

Землю – крестьянам (все два горшка на окошке),

Хрящики от обеда – бездомной кошке,

Божие – Богу, царю – прошлогодний снег,

Другу – привет, любимой – верность навек.

...Очнулся завывания сырого ветра и захлебывающегося колокольного звона. В окно светил бесконечный летний валаамский закаторассвет. Такой же чуждый и незнакомый, как когда-то Китай был, но и красивый — не отнять. Звонили к заутрене, громко звонили — не пойти на службуможно, а вот отвернуться к стенке и доспать — нельзя. Ну что ж, и просыпаться, значит, пора, ну хоть в чем-то надо уже смириться и плоть усмирить? Кряхтя, встал. Иван, благослови его дао китайское, самовар согрел, прежде чем к заутрени пойти. Вот ведь простая душа, в Китае-то поди благочестием тоже не отличался, а тут ровно сам монах — все службы выстаивает. Соскучился, говорит, по благодати, а тут – благодать, воздух святой, хоть его ножом режь, да паломникам за мзду раздавай. Это примиряло со ссылкой: ты, вернувшись из миссии после тринадцати лет служения России и науке (и даже церкви служения – ну тут уж как мог) несправедливо заперт в ссылке на Валааме – а слуга твой зато наслаждается тем, что около святынь северных живет, да службы выстаивает. Ну так он тринадцать лет с тобой Китай терпел, даже говорить по-ихнему выучился, пусть свою награду получает, как ты – свою.

Надо после службы к игумену Ионафану зайти, книги нужны, что еще тут посреди озера делать, как ни книги читать? Эх, где-то мои пятнадцать верблюдов, тюками книг навьюченные? И хорошо, что не здесь, а в Лавре остались, сыро тут, не для старых книг климат.

— А ты Богу молиться, брат, не пробовал, чтобы в уныние не впадать, без мудрствований да писаний своих?

Владыка Ионафан, архимандрит Валаамский, опрятен и окладист весь, словно яичко по келье перекатывается.