Девушка с волшебным платком

У нее-то бывали настоящие предчувствия. Парень этот и точно быстро извелся.

Уйдя глубоко в свои мысли, Катя слышала голос собеседника как будто издалека. Но все же имя выцепить успела.

— Лехой зовут...

Леха, значит.

— А я Катя, — быстро вклинилась она в его монолог.

Он кивнул и продолжил говорить, обещая сейчас же все подробно рассказать. Потом вдруг посмотрел Кате прямо в глаза, впервые за весь разговор, и сказал почти умоляюще:

— Только ты обещай, что поможешь. Не выгонишь меня или там в жабу не превратишь, когда узнаешь, как все было.

— Я уже обещала, когда приняла твою просьбу о помощи, — серьезно ответила Катя.

Хотя превращать его в жабу она, конечно, не стала бы и без обещаний. У нее, как у любой более-менее нормальной премудрой, были свои причины воздерживаться от таких выходок. Но человеку, с волшебством почти незнакомому, этого так просто не объяснить.

К тому же Катю уже слегка тревожила Лехина убежденность, что это он во всем виноват, а она, узнав историю целиком, не захочет ему помогать.

Он просто такой нервный или в самом деле выкинул что-то из ряда вон? Может, все-таки зря она ввязалась в его дела? Ей самой он, конечно, вреда причинить не сможет, но...

Катя сделала медленный глубокий вдох, успокаиваясь. Не стоило раньше времени себя накручивать. Вот когда он объяснит, в чем дело, тогда она и станет переживать, если найдется о чем. А пока Катя на всякий случай нащупала в кармане волшебный платок, отхлебнула уже успевшего немного остыть чаю и приготовилась слушать со всем возможным вниманием.

Глава 2

Леха боялся огня. Всерьез. С тех самых пор, когда в деревне, куда родители вывезли маленького Леху на лето, случился пожар. Лехе тогда еще не было четырех, и он толком не помнил ни дома, который они снимали, ни двора, по которому бегал днями напролет. Более-менее ясно и правдоподобно в памяти отпечатался только парник, затянутый голубоватой пленкой и казавшийся мальчику прямо-таки огромным, очень таинственным и притягательным. Там царил какой-то удивительно уютный запах, а росли вроде бы помидоры, или, может, перец.

Леха и теперь на вид не сумел бы различить рассаду, тогда — тем более. Хотя ему наверняка говорили, что это, и даже не раз, он все равно не запомнил.

Зато пожар, который Леха и видел-то только мельком, издалека, отчего-то стал первым по-настоящему четким воспоминанием в его жизни. До такой степени четким, что и через двадцать с лишним лет Леха все еще не мог ни избавиться от него, ни перерасти страх, им порожденный.