Несуществующие сезоны

— Не помню.

— Не помнишь, значит? Не помнишь и зовёшь меня «Кэп»? Один вопрос: капитан счастлив в пути?

— В пути он жаждет достичь берега.

По левому борту темнела кирпичная кладка: череду приземистых строений соединяли изукрашенные многолетней коррозией мостики и лестницы.

— Когда-то глаз отдыхал на этих развалинах, — прокомментировал я. — По дороге в школу.

— Что за останки?

— Не выяснял. Может, бывшая ткацкая фабрика? Здесь такого добра навалом, но фасадом к улице, под боком элитного комплекса — редкость. Странно, что не снесли. Вроде собирались. Смотри! Прям ужастик!

На бурой от ржавчины трубе покачивался медведь — мягкая игрушка ростом с мою племянницу. Некогда белый, подвешенный за шиворот, верней, за галстук-бабочку, он взирал на нас чёрными бусинами. Лицо моей спутницы перекосилось. Я испугался, что брызнут слёзы, но тут же вспомнил о её неспособности плакать.

— Нельзя забрать, — прошипела она через минуту, в течение которой я чувствовал себя третьим лишним. — Он охраняет твоё любимое место. Не обижается. Не думает плохого.

Ночью накануне вылета я собрал чемодан, полагая, что он мне уже не понадобится. Вышел на улицу налегке, поймал трамвай, чувствуя себя придурком, вывалился у фабричных останков, перебрался через забор, заглянул в глаза-бусины и пробормотал:

— Чувак, я тебя заменю.

— Так себе идея, беглец, — отозвался медведь. — Хочешь здесь застрять?

— Не хочу.

— А чтоб любимые стены снесли — хочешь?

— Не хочу.

— Беги спокойно. Я посторожу, как ты давным-давно просил.

— Ты сильно прибавил в размерах с тех пор.

— Всё, что не исчезает, прибавляет в размерах.

— Аминь. Послушай, ты смог бы сторожить не что-то, а кого-то?

— Легко. Но тогда ведь снесут.

Я качнулся с носка на пятку и полез на трубу.

Идти в обнимку с медведем было неловко — не потому, что он был грязный и мокрый, а потому, что он был игрушечный, плюшевый, а мне было двадцать четыре. И всё-таки я пронёс его через сверкающую огнями площадь и черноту дворов, втащил в подъезд, в лифт, позвонил в дверь, стараясь не представлять, что скажут мой брат и его жена — солидные, разумные, чистоплотные люди.

***

Пришла весна — настоящая, страшная весна, с листьями и солнцем, с бурями и крушениями, за ней, как водится, летняя мель и безнадёжность штиля, потом за горло взяла лихорадка осени, которая неизменно заканчивается зимней смертью.

Разумеется, я уехал — и не один раз. Я знал, что фабрику снесли, что племянница огребла за мою выходку.