Сукины дети 3. Круги на воде

Гость предпринял отчаянную попытку выбраться - Алекс вновь несильно ткнул его кончиком шпаги. Вода окрасилась бурым.

Парня мне было жалко. Вода по осеннему времени в пруду ледяная, тиной воняет мерзко. К тому же, в иле на дне водятся пиявки... Почуяв вкус крови, они уже мелькали чёрными кожистыми молниями вокруг небольших ранок.

Пиявок Алекс специально привёз из Конго. Были они толстые, зубастые и очень прожорливые.

Протиснувшись сквозь изгородь, я подошел к пруду.

- Доброе утро.

Я поздоровался сразу с обоими, с Алексом и пловцом.

Парень заискивающе улыбнулся. Я присмотрелся к бледному лицу с синими губами.

- Кажется, мы уже встречались, - сказал я вежливо. - Ллигур, я не ошибся? Ученик чародея Асмодея.

- Точно, - зубы пловца отбивали громкую дробь. - На вечеринке в честь дня рождения Иды Геркулановны!.. Вы были с очень интересной дамой... Мы с вами тогда хорошо поболтали об особенностях охоты на упырей.

- А вот теперь ты решил поохотиться на меня, - я широко улыбнулся.

- Н-ничего личного, - просипел пловец.

- Только бизнес, я прекрасно понимаю. Что ж, - я светски шаркнул ножкой. - Не смею задерживать. Останетесь в живых - пишите в твитер...

Я знал, что Алекс его не убьёт. Погоняет, покормит голодающих по осеннему времени пиявок - и отпустит от греха.

На кухне меня окутали запахи свежесваренного кофе, топлёных сливок и горячих булочек. Прикрыв глаза, я секунду постоял, наслаждаясь этим ощущением. Словно ничего и не было.

Антигона читала газету. Сегодня она была в ярком розовом свитерке, бледно-голубых джинсах и с новой причёской: вместо обычной гули на макушке, волосы её были заплетены в множество плотно прижатых к голове косичек. На макушке косички топорщились расплетёнными кончиками, отчего затылок её был похож на ядрёную ярко-рыжую луковицу.

"Ведомости" - прочёл я название, когда шел к своему табурету. Буква "е" была заменена на старинную "ять", а шрифт набран крупно, чёрными буквами по сероватой бумаге.

Устроившись поудобнее, я издал душераздирающий вздох. Антигона, поняв намёк, отложила сухо шелестящие листы, прошла к холодильнику, достала трёхлитровую банку с густой и чёрной, как смола, жижей. Опрокинула край над белой фарфоровой чашкой, и когда та наполнилась, открыла дверцу микроволновки.

- А можно холодной? - спросил я без всякой надежды.

- Отец Прохор велели греть.