Нарисовать чудо

Никто не подскажет ни слова.

Но и не надо ничего подсказывать или помогать — надо только сказать то, что думаешь. Что чувствуешь. Что горит в сердце.

Козлик у ног тети вдруг подмигнул, и Юрка заговорил.

— Я плошу, — сказал он. — Я очень плошу — пусть мама будет здолова! Пусть велнется и будет здолова.

Юрка стоял и смотрел, а тетя в серебряном платье все так же безразлично смотрела куда-то поверх его головы. Юрка даже хотел заплакать, но вместо этого твердо и решительно сказал:

— Я постлоил. Я плишел. И я плошу!

А потом вдруг все вокруг него пошатнулось.

Дворец вдруг наполнился тенями, они закружились в безумном танце. Юрка все же заплакал, слезы потекли по щекам, но он стиснул кулачки и стоял.

И вдруг что-то негромко стукнуло, и все затихло.

Волк закрыл свои глаза, козлик едва заметно улыбнулся, а тетя в серебряном платье кивнула.

— Иди, открывай двери, — прошептал кто-то на ухо Юрке, и он вздрогнул всем телом и проснулся.

***

Юрка выбежал в прихожую.

— Ты куда? — удивилась баба Катя.

— Отклывать! — ответил Юрка, и тут в замке зашуршало. Как будто кто-то пытается попасть ключами в скважину, но никак не может.

Юрка торопливо повернул ручку, и появился папа.

— Очнулась! — сказал он вместо приветствия. Баба Катя тихо ахнула где-то за Юркиной спиной.

— Она очнулась! — папа почти кричал. — Разговаривает, улыбается! Доктор говорит, что подержат для надежности еще немного — надо проверить то и это. И на днях отпустят домой!

— Боже, Коля, какое счастье! — воскликнула баба Катя.

Юрка засмеялся, захлопал в ладоши, запрыгал.

А когда вечером папа зашел к нему в комнату пожелать спокойной ночи, он увидел, что «дволец» разобран, конструктор разложен по коробкам, а плюшевый заяц лежит рядом с Юркой.

— А что с твоим дворцом? — удивился он.

— Я постлоил, — ответил Юрка. — Я поднялся. Я поплосил.

Дар в наследство

Свеча вспыхнула ярче и сразу погасла. Инга знала, что если посмотреть на фитиль под особым углом, станет видно, что пламя на месте, просто почернело в темноте, и не рассеивает мрак, а собирает его.

Но смотреть было нельзя. Она уставилась неподвижно прямо перед собой и пела без слов, тягуче и монотонно. Заклинала.

В темноте появились образы. Слова не звучали, не было голоса, что произнес бы их — просто чувства заполнили собой пространство. Ненависть, страх, гнев. И снова страх и ненависть. Очень много страха, очень много ненависти — Инга слушала все это, пропускала через себя и старалась не впитывать.