Нарисовать чудо

Кольцо словно смотрело на нее, строго и с ожиданием.

— Она не захочет, — едва слышно прошептала Татьяна.

Но можно ли было не пустить? Запереть, заточить, связать? Связать любовью, задушить в объятиях, вцепиться в душу…

— Иди, доченька, — прошептала Татьяна и встала с кровати. Босиком прошла в комнату дочери, долго смотрела на ее спокойное лицо.

Маринка открыла глаза.

— Мама? — спросила она спросонья. — Что-то случилось, мама?

Татьяна думала, что не сможет сказать этого вслух, но получилось легко, почти спокойно.

— Посыльный от Той приходил, — ей даже удалось добавить в тон капельку насмешливого спокойствия. — Просил передать тебе вот это.

Она положила кольцо на стол. На Маринкином лице проступил страх и… радость? Разумеется, радость. Татьяна понимала, что Маринка тоже думала обо всем этом. Вспоминала чудо. Вспоминала, что она принцесса.

— Это чтобы… — она сбилась и вопросительно и с ожиданием посмотрела на приемную мать.

— Не знаю, — ответила она. — Сказал, что ты можешь вернуться, когда захочешь.

Слова были сказаны. Дальше решать было Маринке.

Она сидела и смотрела на кольцо, на мать, снова на кольцо.

— А можно, мама? — робко спросила она, и Татьяне стало чуть теплее от этого “мама”.

— Кольцо твое, — ответила Татьяна. — Ты большая девочка, можешь сама решить.

Маринка улыбнулась с откровенной радостью и предвкушением чудес. Татьяна потрепала ее по голове и пошла к двери.

— Удачи, дочка, — сказала она.

— Я буду ждать тебя, — добавила она, когда дверь закрылась.

За дверью раздался едва слышный звук, словно звякнул серебряный колокольчик.

Темный лес

(этот рассказ является своего рода продолжением рассказа "Дар в наследство")

Краски исчезли. И вкус тоже. Воздух стал затхлым и пустым. Слишком яркий свет резал глаза, а в тени наказывала невыносимая тоска. Хуже всего были переходы со света в тень, от этого подкатывала тошнота, но желудок был пуст, и спазмы только больно сводили мышцы.

Лёнчик знал, дальше будет ещё хуже. Дальше тоска превратится в сосущую боль, а боль — в медленный огонь.

И все вокруг станет мутным, тошнотворным и отвратительным, и любое движение — мучительно-бессмысленным. Лекарство от этой тоски Лёнчик тоже знал — пopoшoк. Но Лысый четко сказал — в долг больше не даст. Ни крошки. И вся жизнь превратится в сплошную муть.

И пока все это не стало совершенно невыносимым, пока еще есть силы поднять руки, следовало что-то с этим сделать. Дома взять было нечего — мать попрятала все, что можно было продать.