Настроение Аделины

Настроение Аделины

Иан Таннуш

Настроение Аделины

Господин Чудобродов был глуп. Все так о нём говорили, да и сам он охотно подтверждал городские слухи своими действиями. Уже долгое время по узким улочкам от одного дома к другому ходила история, которая приняла статус настоящего анекдота. На званом ужине господина Н. зашёл разговор о числах и их функциях, и Чудобродов во всеуслышание заявил, что на самом деле дважды два вполне может и пять выдать. Конечно же, его бросились с жаром переуверять чуть ли не все собравшиеся гости, и каждому он отвечал: 

– Если брать во внимание ноль, то почему бы и нет?

– Как же так, Павел Андреевич! – чуть ли не хватались за волосы его оппоненты. – Ведь ноль же ничто! Как можно брать его во внимание.

– Но всё-таки он есть, – продолжал Чудобродов, чем чуть ли не доводил до инфаркта местных умников. «В глупости сила, – повторял он раз от разу, не сдерживая улыбки. Иногда даже поднимал указательный палец и плавно водил им из стороны в сторону. В такие моменты казалось, что это и не палец вовсе, а маятник от часов. – Чем ты глупее, тем толще у тебя кожа. Разве нет?»

Господин Чудобродов работал госслужащим. Не тем, что сидит в кресле и что-то подсчитывает или подписывает. Вовсе нет. Он не любил читать, особенно какие-то там документы, а ещё не ладил с вычитанием, сложение любил, а вот вычитание никогда ему не нравилось, так что делал подсчёты он из рук вон плохо. Чудобродов работал ревизором детских домов. Во-первых, несмотря на очевидную для всякого человека глупость он не гнушался раздавать советы, а также искать чужие ошибки и тыкать в них носом любого, кто осмелится оказаться рядом. К тому же господин Чудобродов ненавидел детей. Мелкие создания, визжащие по вечерам во дворе высотки, в которой у него имелась замечательная трёхкомнатная квартира с окнами в парк, вечно его задирали, причём трусливо. Кричали ему ругательства и обзывали его, а он не мог к ним приблизиться и хорошенько оттаскать за уши. Уж больно шустрым урождается такой вид людей, как задиры. Ну нос у него картошкой. Ну глазки у него свинячьи. Ну похож он на шпалу. Что с того? Другой раз вели себя рядом с ним как с пустым местом. Если наступали на ногу или толкали локтем, то не извинялись, даже если он начинал их поучать. Приютские дети вели себя иначе, смотреть на них для Чудобродова была сплошная услада. Их учили вести себя сдержанно и более того скромно, когда в приют приезжало значимое лицо, вроде ревизора.