Сказки города

Дальше был бег, на бегу – попытка закурить, старая гитара…

Каменная женщина. Он рухнул рядом с ней на четвереньки, на колени, и начал говорить, как в бреду.

Он говорил о доме, о матери, о себе самом, о том, куда уехала Марина, которая подарила ему ту самую фенечку, о том, что она не вернется, о том, что он не любит шум, но у него нет выбора, потому что иначе – дом, из которого что-то ушло, и нет тишины, нет песен, и друзьям нельзя говорить, потому что нет Марины, есть только бессмысленность и усталость, а дальше ничего не будет, потому что ничего не нужно… А женщина слушала и кивала, и все-все понимала, даже то, чего он не смог сказать… И она была живой, и море было живым, дышащим, а не только рыбы, и скалы были живыми, а город тоже был живым, и это не дым, это дыхание… И песок, песок тоже дышал… И сам он был живым.

А потом слова закончились и появилась музыка, которую играл он сам, и в музыке было все – песок, дом, море, и она была прекрасна, как мраморная женщина… Статуя слушала, и Клякса играл для нее свою боль, свой мир. Пусть ничего не изменится, завтра будет таким же, как сегодня, и, может, никто не поймет музыку, не услышит, о чем песня – статуя будет знать. И может быть, может быть, вдруг, все будет по-другому. По-другому будет он сам… И проклятое место, оно тоже будет по-другому… Навсегда.

Дождь

Дождь лил вторую неделю, без отдыха, без перерыва, а город давно вымок, напился пьяным, городу было достаточно. В кроссовках хлюпала вода. Это было привычно и потому уже не раздражало, вода стерла все эмоции… Или это потому, что я здесь всего вторую неделю и еще не знаю, как жить в этой проклятой сырости?.. Марина шла под зонтом, медленно, как медуза, а в голове стучала музыка, которую никто никогда не сыграет. Просто Марина не знала нот и не могла ее записать, а напеть тоже было некому, потому что…

Чужой человек появился из-за угла, тощий, длинный, в потертом дождевике, в руке – пустая клетка. Девушка передернула плечами и перешла на другую сторону.

Чужой человек жил здесь уже пять лет, и все это время не менялся. То есть это невозможно, чтобы человек оставался совершенно таким же, не подстригал волосы, не менял одежду, жесты, выражение лица…Тогда это уже не человек. Это статуя. Из гипса.

Из того самого, которым сейчас зажата рука – ерунда, просто не повезло. Но теперь я тоже немножко статуя, только больше все-таки живая…

Так вот, чужой человек не менялся. Совсем.

В городе была Страшная дорога.