Автопортрет с отрезанным ухом

Например, они не ревновали его к червям и даже к бабочкам.

Перед отъездом Марат сказал:

— Пускай у тебя тоже будет классное лето.

Он ободряюще улыбнулся. Его спокойная улыбка бесила меня до чертиков. Я хотел крикнуть ему, что он испортил мне все лето со своими песцами, но вместо этого сказал:

— Сфотографируй мне там горностая.

Я сделал это, чтобы уязвить его чувство к песцам, мол, горностаи мне нравятся больше. Марат рассудительно кивнул, словно его это нисколечко не задело. Тогда я решил прибавить язвительности.

— Снежного барана тоже, если встретишь.

Я ждал его реакции. Смотри-ка, Марат, баран интереснее песца, что скажешь на это? Его лицо не изменилось и казалось спокойным, как и всегда. Я испугался, вдруг он думает о чем-то другом, например, о песцах, и не разглядел моей насмешки. Поэтому решил сказать почти прямо:

— По мне, горностаи и снежные бараны куда занятнее песцов.

Марат по-прежнему оставался спокойным. Его темные глаза заволокли далекие мысли, я видел, что он уже представляет себя на Камчатке, настоящим исследователем. Так мы и разошлись.

Его отъезд дался мне тяжело. Половину июня я сдавал экзамены. У меня была сложная учеба, хотя мне она давалась легче, чем большинству моих одногруппников. Возможно, я был прирожденным программистом. Хорошо, если так, тогда бы я выдохнул и совсем не нервничал на экзаменах, ведь впереди меня ждало славное будущее. Из-за того что я больше не мог делиться своими переживаниями с Маратом, моим главным слушателем стала мама. Конечно, она до сих пор хотела уделить все внимание мне, но была слишком загружена работой, поэтому собеседником стала таким себе. Конечно, у меня имелись приятели в институте, я со всеми общался, иногда мы даже вместе ходили выпить или покурить кальян, но мы не были близкими людьми. Я не считал их своими. Иногда мне казалось, что из-за предательства Марата я обижен на всех вокруг, поэтому игнорирую приглашения одногруппников сходить в бар или попить пиво у кого-то на даче.

Я много читал, смотрел сериалы, рисовал, помогал маме. Иногда мне даже становилось стыдно, что в двадцать лет я до сих пор сижу на ее шее и папиных подарках, я думал устроиться на работу, но все как-то руки не доходили.

Рисование тоже шло кое-как. Мой дед был художником, мама мечтала, чтобы я пошел по его стопам, поэтому в школе записала меня вместо футбольной секции на рисование. У меня здорово выходило, как мне казалось, мои учителя говорили, что техника у меня отличная.