Дом у реки

Он обязан был найти кривую улочку в тисках глухих стен и единственное окно, выплескивающее на нее свой сладкий свет, нежный, как воспоминание о лете. Он снова постучит в стекло, как в прошлый раз, и ему снова откроют. А пока он, выбросив в урну бесполезный кофе, двинулся вместе с Радей туда, откуда доносился ровный, как стук сердца, звон колоколов кафедрального собора.

* * *

— Просто система улиц здесь сложная: город старый и строился хаотично, — сухонькая старушка лет семидесяти, профессор нейробиологии, шла по университетскому дворику, опираясь на трость. — Из-за этого часто возникает путаница. Никакой мистики в этом нет.

— И все-таки многие называют этот город странным, — Радя брела рядом со своей наставницей, подстраиваясь под ее темп. — Говорят, здесь с людьми то и дело случаются очень необычные происшествия.

— Плутающий мозг, сталкиваясь с загадкой, находит тот ответ, который ему нравится. Если нам хочется верить во что-то, нам не составит труда найти тому доказательства, — скрипучие слова падали в щели старой университетской арки, в ее серую глубину, и оставались там навсегда. — В этом и состоит красота человеческого сознания.

Радя и ее наставница вышли на широкую улицу, полную солнца и шума. Запах лип плыл над городом вместе с воздушными шарами.

— А с вами здесь когда-нибудь случалось что-нибудь странное? 

— Ничего странного, дорогая. Ничего и никогда. Мерещится что-то порой, но я ведь уже старая. Зрение подводит, — и старушка проводила взглядом тень рыбы, скользнувшей над увитым девичьим виноградом балконом. Женщина, поливавшая на балконе цветы, взвизгнула, бутылка в ее руках вздрогнула, вода плеснула на мостовую. — Птицы странные мерещатся иногда, — строго, мрачно резюмировала старушка и зашагала вниз по улице.

* * *

— Слушай, тебе девятнадцать лет. Не пять. Не семь. Девятнадцать, — сказала мать, с укором глядя на Пауля. — Одно дело — в детстве выдумывать себе воображаемых друзей. И совсем другое — влюбляться в несуществующих девушек, перешагнув через пубертатный период.

— Мама... — Пауль не знал, что сказать. Он мог только вздыхать, кусать потрескавшиеся губы и смотреть на то, как на пластмассовую белизну столика летнего кафе ложатся кружевные тени. 

— Ты меня, конечно, прости, — смягчилась мама и, протянув руку через стол, погладила пальцы сына, сжимающие чашку. — У тебя всегда было прекрасное воображение.