Нет сострадания ни к кому

Икс третья бэха стояла у обочины, и Стас не удержался от закатывания глаз: «Будто тапок на платформе гриндерса», — дизайн он находил отвратительным, но мнение держал при себе. Родители хотели купить икс пятый, но два последних дела провалились, и денег не хватило.

Он сел на заднее сиденье и уткнулся в окно. Счастье осталось там, далеко, потерянное и вырванное из сердца, оно в агонии металось вокруг детской филармонии. Стас сжал кулаки, если бы он не стриг ногти так коротко, то они бы разрезали кожу.

Проехав несколько улиц, отец прервал молчание:

— Я не разбираюсь в музыке и не могу оценить, но я понял, что ты играл хорошо, даже очень хорошо, и далеко не каждый может так.

В груди Стаса вспыхнула надежда. Неужели отец оценил? Может, он сейчас изменит свое решение?

— Ты, наверное, много тренировался? — спросила мать.

У Стаса все внутри замерзло, будто опрокинулась бочка с жидким азотом. Он знал, к чему ведет этот, казалось бы, дежурный вопрос.

— Только в свободное время.

— У тебя должно быть много свободного времени, раз ты смог так натренироваться.

Стас зажмурился, чтобы сдержать горячие и жгущие слезы — больше он не увидит ни Лаврентия Валентиновича, ни одноклассницу с виолончелью, ни музыкальную школу, ни филармонию.

По пробкам они ехали почти два часа, Стас весь извелся и дал себе обещание свою квартиру купить в центре.

Их дом, как и большинство на улице, считался элитным, но в отличие от соседей, родители Стаса не тяготели к нарочитой роскоши ради роскоши. В дом не пускали посторонних, не держали прислугу, прибираться приходилось самим, а тратить время на уборку не хотел никто, поэтому все было исключительно функционально: много дорогой техники, которая экономила время, современная мебель, за которой было легко ухаживать, и никаких бессмысленных украшательств. На первом этаже кухня-гостиная и кабинет, на втором спальни, чердак и подвал с технической зоной и зоной, отделенной от остального дома тяжелой дверью с замком, над которой висел девиз семьи: «Нет сострадания к врагам рода человеческого».

Стас поспешил к себе. Он боялся, что родители оставят его на очередной разговор о том, как опасно распыляться на неважное, но пока они ехали, что-то произошло, и им стало не до Стаса. Добравшись до комнаты, он дрожащими от нетерпения руками достал сигареты и полез на крышу.

С точки, где он сидел, было хорошо видно и слышно, что происходило на территории, а происходил какой-то кипиш. Родители обучали Стаса, но в дела не посвящали.