Голос Города. Севастополь.

Ты меня позвал, говорю я серым холодным камням, и мое дыхание врывается паром изо рта. Ты меня позвал, ты меня выбрал, кровь твоя позвала, я не могла иначе, я не могла не слышать. И я приехала, видишь вот, сразу вещи собрала и приехала, было безумно страшно и совершенно непонятно, как здесь жить, ты весь такой - сплошные зубы и когти, сплошные рваные раны и дробленные кости, распахнутое горячее сердце и благородный дух, мы одной крови и породы, Славный Мой. Нельзя иначе.

Утром Город принадлежит голубям. И мне.

Голос Города.

Под самое утро пришла тоска, без звонка и без стука пришла, бросила пиджак на спинку старого стула с одной ручкой, расположилась как у себя дома. Да кому ты нужен, улицы и арки, ступени и камни, они приезжают летом, шатаются радостными шумными толпами вдоль и поперек, бросают окурки в воду у причала, восхищаются белизной стен, ругают за грязь, выясняют, чей ты, грызут семечки и покупают горячую кукурузу на твоих пляжах.

Они уезжают осенью с первым дуновением твоего северного, оставляя за собой мусор на обочинах, бутылки на морском берегу и пустоту на улицах.

Последнее, скалится тоска, кажись, страшнее всего, не? Попытался сделать вид, что не замечаю ее, занялся утренними делами.

Продул как следует дворы и закоулки старого города холодным ветром, выгнал пыль и грязь на главные улицы, там ее легче убирать. Пустил по булыжным мостовым жужжалки-машинки, они у меня совсем недавно появились, очень мне нравятся. Забавные такие, деловитые, неторопливо ползут по улицам, крутят желтые щетки, собирают в кучи осеннюю листву и пыль, запихивают их порциями в железный машинный рот, сыто урчат и ползут дальше.

Труженицы мохнатые. Хорошо, что придумал.

Дотронулся прохладной ладонью до колоколов церкви, потек по темным предутренним улицам колокольным звоном, проверено, мин нет. Помню я тебя, молодого и зеленого командира взвода 370 саперного батальона 216 стрелковой дивизии Колю Ильина, сапер, говоришь ты, ошибается в жизни всего один раз, а я ошибаться вовсе не буду.

Больше трехсот снарядов разминируешь со своим взводом, ни одного человека не потеряешь, сам уцелеешь, до сих пор жив, курилка. Уедешь. Уедешь, но не забудешь меня, часть сердца своего здесь оставишь.

Вздохнул глубоко, потянулся, поднял и опустил стену соленой морской воды у памятника затопленным кораблям. Гордая птица расправляет крылья над тем, что осталось от моего флота. Течет вода по плитам набережной стекает струйками в море.