Что будет после

Что будет после

Анна Мори

Что будет после

Город был похож на чью-то акварель: такой же прозрачный, тонущий в близящихся серо-синих сумерках и пене цветущих яблонь. Это был её родной город, в нём она прожила всю свою недолгую жизнь. Но именно сейчас, вздумай она оглянуться по сторонам, она не узнала бы его – хотя вряд ли смогла сказать, почему: улочки оставались такими же узкими и такими же горбатыми и были вымощены всё тем же серым булыжником, и вокруг теснились до мелочей знакомые ей готические башенки и колокольни вперемежку с низкими двухэтажными домиками – и, как и во все времена этого города, одинаковые черепичные крыши этих домов заполняли голуби; хлопая крыльями, они взлетали с этих крыш, и доверчиво опускались вниз, и клевали разбросанные по земле крошки, а сквозь камни мостовой – и это тоже было всегда – пробивалась лебеда и ещё какие-то робкие тоненькие травки. И как обычно, расположившись с мольбертами прямо посреди улицы, сидели на неловких табуретах молодые женщины с безуминкой в глазах и кистями в длинных ломких пальцах...

Но она не видела всего этого. Она слишком привыкла к своему городу, чтобы без дела смотреть по сторонам, а сейчас ей и вовсе не было никакого дела ни до колоколен, ни до голубей, ни до сумасшедших художниц.

Сначала она бежала быстро – бежала, кашляя и задыхаясь от слёз, размазывая их по щекам и отчаянно всхлипывая; потом пошла всё медленнее… и под конец уже – едва-едва брела, с трудом передвигая ноги, и лишь изредка плечи её судорожно передёргивались последними рыданиями. Она шла, зажав ладонями уши и зажмурив глаза.

Остановиться пришлось, когда лицо ткнулось во что-то мягкое и гладкое. Как ткань.

Чьи-то руки осторожно взяли её запястья и отвели их от лица. Она хотела сбросить эти чужие руки, но они держали цепко.

Тогда пришлось и открыть глаза.

– Не нужно плакать, – произнёс человек. Голос был тихий, низкий, чуть хрипловатый, как после очень долгого молчания. И какой-то невероятно ласковый. – Больше тебе нечего бояться и не от кого убегать.

На вид ему было лет тридцать пять или сорок. Глаза у него тоже были добрые – она ещё ни у кого таких не видела, – тёмные и, кажется, усталые. Волосы тоже тёмные – длинная растрёпанная чёлка... А выше чёлки был – цилиндр. Настоящий, как у Пушкина.

А ещё был плащ с пелериной.

И трость с набалдашником в виде двух переплетённых змей.

А ещё...

Пока она чуть ли не с раскрытым ртом разглядывала незнакомца, плакать расхотелось окончательно.