Пластик

Многие носили брезентовые перчатки. Некоторые из них тащили чемоданчики, другие – ломы, лопаты – обычные инструменты. Я подумал: они идут работать на сортировочную станцию в ночную смену.

Только вот они были не люди.

Даже не манекены.

Будь они хоть роботами – это было бы легче принять. Но…

Каждого из них довольно грубо соорудили из кусков арматуры, толстой проволоки и простых шарниров – не более сложных, чем дверные петли. Наверное, они были довольно тяжёлые – судя по шуму шагов, но выглядели тощими: одежда висела на каркасах из железяк, как на огородных пугалах.

Головы им заменяли тусклые фонари из толстого стекла в проволочных сетках: когда-то такие фонари встречались на перронах загородных станций.

Их было очень много, может, сотня или даже больше. Они шли, за ними по тёмным обшарпанным стенам домов скользили неяркие блики, они шли, как живые, в них чувствовалась осмысленность и целеустремлённость – но даже думать об этом мне было дико. Они ведь что-то видели и слышали, эти работяги-фонари. Некоторые из них замедляли шаг и поворачивались – кажется, для того, чтобы рассмотреть меня.

Я их не очень интересовал, но они меня раньше не встречали – и любопытствовали.

И, по-моему, они переговаривались. От них исходило низкое, дрожащее гудение электричества, которое я принял за далёкий разговор. Обсуждали свои рабочие дела?

И ведь впрямь шли на станцию. Я видел, как первые в этом шествии сворачивают за тот же угол станционного корпуса, из-за которого вышел я сам.

Я снимал их и провожал их глазами.

Никак не могу понять, почему ужас, который вызывала вся эта ситуация, не накрыл меня до беспамятства. Наверное, потому, что работяги были совсем не агрессивные, будничные, деловитые… и в этом тоже чувствовался ужас, но не тот, от которого падает сердце и хочется бежать без оглядки. Скорее – безнадёга и тоска.

Хотя работяги не казались безнадёжными. Они просто шли на работу, в конце концов.

Но я опустил камеру только тогда, когда они прошли все и скрылись за поворотом.

Я направился прочь от железной дороги.

Не понимаю, какая у меня была цель. Я уже осознал, что заблудился, заблудился совсем, а реальность напоминает тяжёлый путаный сон. Если это реальность. В конце концов, если человек видит око с бетонными веками, беседует с манекеном и снимает шествие человекообразных фонарей, то этот человек ведь скорее всего шизофреник, верно?

Я шёл и думал, сошёл я с ума ещё на автобусном кольце, у входа на промзону, или уже потом, когда рассматривал провода и око.