Дщерь Гранатовки

По обе стороны стола возникли стулья, больше похожие на младшие копии трона какого-нибудь Верховного Воителя (наверняка упомянутая должность есть хотя бы в одном из существующих миров – в Оттошонкоре таковая была), а затем по правую сторону проявился сам Гессель. Русоволосый парень, не потерявший и толики прежнего обаяния, принял скучающую позу, опершись локтем о стол и выжидающе глядя на Изольду.

Что полагается делать в ситуации, когда перед тобой возникает предатель, убийца и просто преступник, способный уничтожить взмахом руки целый мир? Хотя бы с ненавистью сказать: «Ты совершил поступок, которому нет ни прощения, ни оправдания», но Изольда и этого не могла сделать – видимо, не осталось сил даже на такое действие.

Поразило другое – Гессель и сам не выглядел человеком, празднующим оглушительную победу: в его глазах читались боль и смертельная усталость. «Что, рикошет сработал?» - промелькнула мысль в голове девушки, но вслух она ее не решилась произнести.

Хотелось просто молчать. Но Гессель был иного мнения.

- Наше существование схоже с этой доской, не так ли? – несколько отвлеченно поинтересовался парень, взял в руку одну из фигурок, повертел ее в руке так, словно увидел впервые в жизни, и с легким стуком поставил на соседнюю клетку. – Все миры – фигуры, которыми нам приходится управлять, поскольку игра должна продолжаться. Но что же произойдет, если на доске не останется ни одной из этих резных красавиц?

- Ты решил стать профессиональным палачом миров? – в этом обвинении, вывалившемся изо рта Брагинской, не было и намека на насмешку – скорее сухая констатация факта.

Гессель стукнул по доске костяшками пальцев:

- Мог бы, если б не предотвратил цепную реакцию. А она прервалась, даже не начавшись…

- О чем ты говоришь? Ты уничтожил целый мир! Свой родной мир, который когда-то поклялся защищать! – не выдержала Брагинская.

- И снова тебя подводит память – такой клятвы я не давал, - без тени улыбки произнес Босхейн.

- И это дает тебе право распоряжаться своей родиной как заблагорассудится?

- Нет у меня больше родины.

- Хорошо, что ты это признаешь.

Гессель вновь не улыбнулся. В его глазах виднелась грусть, которая бывает разве что у пожилых людей, переживших не одну и не две войны.