Мёд поэзии

Нет, перед ним определенно должен был быть воздух — смесь кислорода, азота, углекислого газа и прочих компонентов. Воздух был свежим, утренним, полным обещаний и планов. Дунул ветер, листья на кустах зашелестели, сверху на капот машины упали гусеница и муравей. А перед Дозорным никого не было. Ни в Сумраке, ни в обыденной реальности.

Он хотел было повести перед собой ладонью, но тут, словно сгустившись из солнечного света и росы, перед Елисеем возникла антропоморфная фигура. Очертания ее были невнятны и нечетки, она будто куда-то плыла — и в то же время оставалась на месте

 — Извини, человечнее не получится.

Обычно я не общаюсь ни с кем… напрямую, — плечи фигуры сделали плавное движение вверх-вниз.

 — А как ты общаешься? — поинтересовался Елисей. — Стихами?

 — Нет, — снова смешок. — Стихи не для разговоров. Я вообще не коммуницирую. Просто прихожу и помогаю стихам появиться на свет.

 — Получается, что ты вроде как муза? — предположил Дозорный, на что фигура снова «пожала плечами».

 — Ну, условно можно сказать и так. Хотя скорее, я напоминаю ваши голокроны. Тоже всего лишь часть от целого, недоличность от сверхличности, инструмент от творца. Семь слоев истины, замкнутых в Уроборосе, порождают приливы и отливы, вихри и омуты, пламя и лед. Мое зарождение произошло тогда, когда слова первого поэта оторвались от смысла и стали чем-то большим, чем просто сигналы из разума в разум. Я — суть поэзии.

 — То есть, ты — порождение Сумрака? — Елисей попробовал уложить сказанное в голове, но давалось это с трудом.

Фигура кивнула.

 — В той же мере, что и порождение человечества. Есть и прочие. Некоторые из них приходят говорить с Иными, вот например… Нет, не могу тебе его назвать — в этих правилах есть запрет.

 — Какой запрет? — не понял Дозорный. — А стихи? Кто стихи-то пишет? Это все ты?

 — Я не пишу, — мягко упрекнул голос, — я только создаю условия. Подсказываю.

Направляю. Подталкиваю. Если в человеке нет… искры, то он ничего никогда не напишет. Такие мне не интересны. Я прихожу только к тем, в ком вижу зерно.

Перед Елисеем из воздуха соткался лист с первым стихотворением.

 — Это сочинил один парень из далекого северного города, раздолбай и жизнелюб. Ему было скучно, хотелось веселых историй — и мой шепот поведал ему что-то, что он не совсем понимал, но это было забавным и вполне в его вкусе.