Вампиры нашего города-2. Анжелика и вампиры

Боль вонзилась под рёбра, тяжело плеснулась в голове. Вырвался невольный стон, и я в досаде прикусил губу. Отец не любил проявлений слабости.

– Не хочешь попросить, чтобы я облегчил твои страдания?

Я не спешил благодарить, слишком вкрадчиво звучал голос: это было не предложение помощи, а проверка.

– Хочу. Но не стану.

Он рассмеялся:

– Хорошо. Ты заслужил эту боль. Презирать людишек можно и нужно. Показывать это – нет. Вызвать враждебность много ума не надо. Они должны любить тебя.

Блик света прошёлся по потолку – во двор больницы въехала машина – и из темноты выплыло лицо отца. Никогда не доводилось видеть его с такими длиннющими клыками, да и сама улыбка была злая. Глаза светились, как у кошки, только не зелёными, а оранжевыми огоньками. На миг стало жутко, и сразу охватила гордость. Повезло мне с происхождением!

– Справлюсь, – пообещал я с отчаянной решимостью.

Он окинул меня оценивающим взглядом, взял за руку и обнюхал запястье. Его руки оказались горячи, значит, только что ел. Я глядел, как зачарованный. Отец никогда не кусал ни меня, ни Женьку. Было любопытно, но просить показать мы не смели. Я, если честно, и тогда не ожидал. Он рассказывал, конечно, про ментальное воздействие, о том, что можно снять чувствительность так, что человек даже не заметит. Только ни черта он мне не обезболил. Дёрнуло, как от удара током, но я даже не вякнул, только зубы сжал – аж скрипнуло.

Он сделал глоток или два и выпрямился. Смотреть, как на запястье стремительно разрастается чёрное пятно, было страшно, но притягательно. С трудом оторвал взгляд, снова поглядел на отца. Глубокие тени, лежащие в глазницах, казались бездонными провалами. Я подумал, что похоже на смерть, как её рисуют на картинках, и почти сразу осознал, что он и есть смерть, и это понимание обожгло ужасом и восторгом, заставив сердце забиться сильней. В ладонь стекало горячее, липкое.

– Ну как? – спросил он с усмешкой.

– Хочу скорее стать таким же, – сказал я. Старался, чтобы голос звучал уверенно и спокойно, но скрыть дрожь восторженного нетерпения не удалось.

Отец повернул голову, так, что я вновь мог его рассмотреть. Вновь сверкнули красно-оранжевые огоньки, только чёрная тень у губ никуда не ушла, и он слизнул её языком.

– Рано, – мне послышались в его голосе нотки сожаления. – Подрасти.

– Понимаю, – пробормотал я, борясь с желанием покоситься на рану. Сколько крови натекло? Я же постель вымажу, придётся персоналу что-то объяснять.

– Ладно! – сказал отец.