МОРФ. Первая ступень

Вдруг это шизофрения или чего похуже? В общем, так всю жизнь и промолчал, никому ни разу не проболтавшись.

Сегодняшний голос отличался от остальных. Он звучал ясно, осмысленно и как будто с издёвкой. «Нет, я больше не могу… Если снова замкнусь, станет хуже…»

– Дружище, есть чем голову помыть? Одолжи, пожалуйста, а то у меня всё закончилось.

Павла как током ударило: кто-то стоял у него за спиной. Кто-то голый и достаточно бестактный, чтобы залезть в чужую кабинку и выпрашивать шампунь. Сжавшись от смущения, он стянул с полки серую бутыль и протянул её незнакомцу.

– О-о-о, спасибо тебе, добрый человек! Я быстро, сейчас верну!

«Ну вот, видимо, уединение мне не светит», – подумал Павел и решил, что с душем пора заканчивать.

Вернувшись в комнату, он бросил мокрое полотенце на сушилку и сложил грязную одежду в корзину. Включил электрический чайник. Вода загрохотала в тишине, зашипела. Будильник Витька завопил как прокажённый.

Павел поставил на стол две кружки: одну кипенно-белую и другую в жёлтых разводах.

Положил в обе по пакетику «Принцессы Нури» со вкусом бергамота и насыпал по ложке сахара с горкой. Залил кипятком.

Старый кружевной тюль чуть колыхался от ветра, залетавшего в открытую форточку. Лучи солнца, золотые и по-летнему тёплые, скользили по стенам, кроватям и полу. На улице пели птицы.

– Эх, отличное было бы утро, – на выдохе прошептал Павел, – если бы не этот дурацкий голос…

– Какой ещё голос? – сбросив с себя одеяло, буркнул Витёк.

– Да так, ничего особенного. На вот, чаю выпей для бодрости.

Нам скоро выходить.

– За чай благодарствую! Это дело хорошее. – Витя протёр глаза, зевнул и заправил за уши пряди русых волос, посмотрел выжидающе. – Но я заинтригован, а это случается раз в тысячу лет, поэтому давай колись! Кто там тебя взволновал настолько, что ты еле на ногах стоишь? Честное слово, ни жив ни мёртв? Ещё и взгляд этот страдальческий, у-у-у… Влюбился, что ли?

Павел отмахнулся и сел на край заправленной кровати. Кружка больно обжигала ему руки, дымилась.

В чёрном омуте «принцессьего кипятка» колыхалось искривлённое отражение реальности.

– Да нет же… – Он сделал глоток. – Я бегал в Шервуде, ну, знаешь, в том парке за первой гимназией, и что-то услышал.

Витёк кивнул и потянулся за своей кружкой. Вид у него был такой глубокомысленный и серьёзный, что Павлу захотелось рассказать обо всём, с чем он боролся долгие годы. Но вместо этого он произнёс:

– Как будто женщина смеялась. В деревьях и у меня в голове одновременно.