Ведьмин внук

— Кому сказа, уйди?!

Артём на мгновение замирает, глядя на бессмысленное копошение бабки на полу: ноги в ярких шлёпанцах на тёплые носки скользят, не давая зацепиться за линолеум, подол летнего цветастого халата путается в худых коленях, ещё больше мешая.

«Не встанет, — понимает он. — Даже если свои чудо-таблетки выпила, всё равно не встанет сама».

Вздохнув, Артём повторяет попытку:

— Давай поднимайся.

Он протягивает руки, собираясь подхватить бабку подмышки, но натыкается на очередное злое недовольство, смешанное со странной ноткой паники в голосе:

— Не трогай меня! Не подходи! Позвони лучше Анечке или Сонечке.

Да. Позвони им. А я тут пока полежу.

Бабка действительно укладывается на холодный пол, хотя до её дивана всего каких-то пара шагов. Подтащить её худое, будто иссохшее тело даже худощавому, некрупному Артёму не составит труда, но она предпочитает лежать на полу. Будто боится или... брезгует.

«Как же, — Артём поджимает губы, но помогать больше не торопится.

Хочется ей лежать, пусть лежит. — Они даже помочь не приехали, когда тебе плохо было. Даже не навестили за все месяцы, что ты у нас лежишь, а сейчас приедут. Держи карман шире».

— Звони! Чего застыл?!

Номера телефона тётки у Артёма нет, с ней созванивается исключительно отец, который уехал в командировку несколько дней назад. Бабка это прекрасно знает, но, похоже, ей на это плевать, иначе бы не требовала невозможного.

«Вынь да положь, да?» — Артёму хочется матюгнуться и уйти к себе, громко хлопнув дверью, но вместо этого он, сцепив зубы, звонит матери.

Пусть та разбирается, но в ответ на пояснение ситуации получает лаконичное: «Помоги подняться, если будет хуже звони в скорую».

«Ну да, ну да, крутись сам, а сделаешь не так, скажем, что маленький и глупый».

— Баб, давай поднимемся, хорошо? — предпринимает ещё одну попытку Артём со вздохом и бабка снова вскидывается, обжигая его недовольным взглядом.

— Ты им не звонил!

— У меня нет номера, и ты это прекрасно знаешь! — наконец выходит из себя Артём.

Он тянется к бабке, но та снова отмахивается, даже отползает, не желая помощи. Будто он заразный какой.

— Сама поднимусь. Никчёмный, никудышный мальчишка! Не трогай меня!

«Ну и поднимайся сама, раз я такой противный! Посмотрим, насколько тебя хватит» — внутри ворочается неприятная жаркая злоба, будто кто-то дует на тлевшие всё это время угли.