Три капли граппы Ватикану

Отхлебнул из бутыли. И щедро залил драгоценным напитком поленья и сверток.

Чиркнул спичкой.

Бледное, почти невидимое на солнечном свету пламя метнулось по бумаге и поленьям. Вгрызлось. Укоренилось. Костер заполыхал. Сверток задымился и вдруг начал плеваться жаркими, ослепительно белыми искрами.

Джованни отступил на шаг.

Пламя взревело, на миг поднявшись вровень с лицом старика, но тут же стихло. Опало и уже так высоко не поднималось. Сверток исчез в огне, но что-то багрово переливалось в центре костра и яркие искры продолжали падать на траву.

Старый сицилиец зажмурился. Пара слез скользнуло по щекам.

Джованни тут же смахнул их.

Вытянув из нагрудного кармана джинсовки темные капли наушников, старик аккуратно и неторопливо вставил их в уши. Достав из того же кармана грязную суровую нить, он старательно примотал крохотные динамики к ушам. Из другого кармана на свет появился толстая стальная полоса MP3-плейера. 

Старик пощелкал вытертыми до блеска кнопками. Выбрал нужное и нажал еще пару кнопок.

Через несколько мгновений все звуки мира смыло электронной волной Bomfunk MC’s. Джованни ненадолго замер у костра.

И вдруг — задергался. Взмахнул руками, подпрыгнул. Притопнул, и пошел…

Пошел!

В диком танце старый сицилиец обходил костер. Молча. Лишь энергичные финны терзают слух и сердитое солнце в зените. И — костер, рассыпающий ослепительно-яркие искры. 

Сердце Джованни билось молодым соколом о клетку ребер. Пегие космы намокли от пота — лишь успевай смахивать со лба едкие капли, чтобы не попали они в глаза.

Слезы проложили мокрые тропинки в колючих зарослях седой щетины.

Пот. Слезы.

Слезы! Нет, мужчины не плачут!

В сердце как иглу воткнули. Джованни споткнулся, взмахнул руками и упал на траву, усыпанную грязным песком. Ткнулся лицом в теплую землю и долго лежал недвижно. А в ушах все бился и бился жизнерадостный прибой Bomfunk MC’s «Hands».

 …Когда костер перестал плеваться огненно-острым, старик пошевелился. Подтянул тыквенную плетенку, перевернулся на спину и выхлебал остатки обжигающего горло напитка.

И вновь замер, уставив невидящий взгляд в глубокую синеву неба. 

Джованни утер слезящиеся глаза. Нет, он вовсе не плакал. Мужчина не плачет! Это все солнце — только оно! Жарит так, как будто Джованни пришел сюда за каким-то плохим делом.

Старик встал, укоризненно покачал головой и прищурился на каплю святого огня, медленно ползущую в зенит. Встряхнул бутыль, уронил на мозолистую ладонь остатки горько-сладкой влаги.