Рыцарь и пирог

А Далия просто отрезала пирога с зайчатиной, пододвинула тарелку и грозно потребовала: «Ешь!»

Да, он узнал, как её зовут. Узнал, что она дочка бакалейщика. Что учится — учится! — на художника. Что подруги считают это блажью. Что женщина имеет право выбирать свой путь в жизни. Что она читала Джарека Войса. Что зелёная дверь, конечно, ерунда, но в мире много удивительного. Он слушал, жевал, кивал и понимал: беда. Понимание это ему категорически нравилось.

А через неделю бедный и голодный музыкант из таверны привёл девушку из зажиточной торговой семьи в свой кабинет, расположенный на третьем этаже новенького здания мануфактуры.

Развёл руками, словно прося прощения. И стал на колено. Молча.

Далия хохотала. Повисала у него на шее, погружая в тот самый прохладный и мягкий аромат. Целовала кончик носа, лоб, щёки. «Ну ты жук! — кричала она, и секретарь в приемной привставал за своим рабочим столом, готовясь не то звать охрану, не то бежать за жрецом Наблюдателя. — Ну змей! И ведь ни сном ни духом…» Потом снова целовала, плакала и обнимала.

А далее Джоццо пришлось запереть кабинет изнутри. И что там происходило, есть великая тайна, известная каждому.

Роды прошли тяжело. Лекари выказывали беспокойство. Мальчик, правда, оказался совершенно здоровым крепышом, но на организме Далии всё это отразилось не лучшим образом. Джоццо даже принял решение, о котором, краснея и запинаясь, поведал супруге. Та же, искря хитрым взглядом, парировала: «Глупости. Чем больше Виччио в этом мире, тем сильнее миру повезло.

Так что оклемаюсь — и повторим. Даже не думай увиливать!» В таком споре шансов у него не оставалось.

На пятом сыне Далия ушла. Она лежала тихая, умиротворенная. Словно реализовала своё право выбора во всей полноте, словно нашла удивительное в мире. Грик тогда приехал из Альгемайна, и они с Джоццо впервые за последние пятнадцать лет напились. Но, конечно, уже без фонтанов и стражи. И возраст не тот, и репутация не позволяла. И сыновей нельзя было оставить наедине с горем.

От Линнэке тогда доставили предельно лаконичное послание.

Джоццо показал его Грику, и тот молча поднял бровь: «Я ошибалась. Соболезную. Береги свою лёгкость». Обратным адресом на конверте значился Ковонг — почти другой край мира. Видимо, кто-то тоже сделал свой выбор.

Теперь ушел и Грик. Старые раны заныли, сердце заявило, что устало. Может, пора?

От третьей рюмочки господин Виччио отказался. Встал, проверил, что не качается, словно шатун на кривошипе. Молча пожал лекарю ладонь.