Крадущая сны

Врачи улыбались по-другому, а мама искала лекарство. Хорошее. Дорогое. Сенька только пожимал плечами, отпуская: он с пяти лет не боялся оставаться один. А теперь у него была компания.

Барбос дремал, вытянувшись у порога. Вит стоял перед мольбертом. Один карандаш держал в зубах, а вторым делал набросок.

«Так? А глаза какие?.. Нос чуть тоньше?.. А губы?»

Сенька поначалу терялся и пожимал плечами. Не умел объяснять по-взрослому — как надо. Для него Рада была просто... красивая. Как та девочка из фильма про лабиринт, который он смотрел недавно с мамой.

Если бы Сенька был постарше, он бы, наверное, влюбился...

— Так, дружище... — Вит почесал затылок и отбросил очередной лист бумаги. Несколько портретов лежали на полу, и ни один из них не был Радой. — Ещё чаю?

Сенька вздохнул. Покачал головой. Он думал, что старший друг ему вовсе не поверит — про ту, что крадёт плохие сны. А когда радость от того, что сумел поделиться, улеглась, Сенька понял, что в полумраке почти не разглядел лица. То, что запомнилось, было расплывчатым, нечётким.

..

Интересно, она могла забирать только сны?..

***

Приход ночи ощущался иначе — как первая нота знакомой мелодии, которую каждый раз пели новые голоса. Я вслушивалась в них — вглядывалась в темноту и шагала по нагретым за день крышам, вдыхая аромат дыма и весенних цветов. Огоньки дрожали за тюлевыми занавесками: балконы распахнуты настежь. «Входи».

Чужие тропы, объятия, костры, разбитые чашки и хороводы; белые платья, алые розы, скользкие черви и призраки в платяном шкафу.

.. Я могла бы написать поэму о грёзах, если бы умела писать стихи. Вместо этого я просто забирала их. Такова моя суть. Для этого я есть.

...Знакомое окно.

Нет, шагаю дальше. Босыми пятками по перилам балкона. Тихий предупреждающий рык. «Барбос... он хороший». Чёрная шерсть на ощупь гладкая. Тёплая.

Человек спал на спине. Острые линии носа и скул, рыжие волосы, веснушки на плечах... Он был здоров, в отличие от мальчика, но огонёк тревожно метался. Цвета пламени, он то вспыхивал, то затухал.

От алого — к чёрному. От страсти — к горечи... Я потянулась вперёд, чтобы впитать чужую боль, но верный страж встал на пути. В умных глазах читалось предостережение: «Тебя пустили за порог, но сны хозяина не трогай».

Не знаю, что заставило меня остановиться у окна. Любопытство — слишком человеческая черта. Маленький Арсений сказал «художник». У художников — особые сны. И их воплощения.

С холстов на меня смотрела... не я, конечно. Другая.