Множитель

Множитель

Крамская Марина

Множитель

Человек стоял на крыльце под вывеской «Служба занятости», и по выражению его тусклого лица было заметно, что он напуган, потерян и совершенно не рад здесь находиться. Он утер ладонью пот, катившийся из-под каракулевой шапки, потеребил нитку оторванной пуговицы на сером пальто, достал из кармана пачку сигарет и подцепил одну. За ней вытянулась другая, упала на асфальт. Человек занервничал, нагнулся, но только ухудшил свое положение: пачка опрокинулась, и сигареты ворохом разлетелись вокруг его стоптанных ботинок.

Забавно озираясь, будто бы скрывая преступление, человек рухнул на колени и принялся, пихать проклятые сигареты в пачку, но от его усердия они ломались, и их становилось только больше, так что обратно они уже никак не помещались. Он весь взмок, хотя мне с лавочки этого было не видно, но при таком старании невозможно не вспотеть, тем более в каракулевой шапке, тем более в мае.

Смотреть на это безобразие я дальше не мог, так что пришлось встать с нагретой скамейки и дотащиться вместе с клетчатым баулом до крыльца. Человек, увидев меня, передернулся, подскочил и отряхнул колени.

– Закурить не найдется? – спросил я.

Человек, сжимавший в кулаке пачку, растеряно протянул ее мне. Сигарет в ней было под завязку и еще с десяток изломанных валялись под ногами.

Я прикурил, с удовольствием пустив горький дым по горлу. Человек разглядывал меня с некоторой брезгливостью и старался дышать ртом.

– Что, завернули? – спросил я, указывая на вывеску.

Человек грустно кивнул. Лицо у него было приятное: круглое и почти без морщин. Один глаз косил к переносице, губы обветрились. Он снял шапку, чтобы промокнуть пот на лысине, вокруг которой мокрой соломой налипли остатки и в прошлом невыдающейся шевелюры. Хороший человек был, наш.

– А чего умеешь? – спросил я, словно мог бы ему подсобить.

Человек отчего-то смутился. Торопливо запихнул пачку в карман пальто, вернул на макушку шапку и сцепил пальцы до хруста.

– Им это не нужно, – пожаловался он. – Я предложил. Но им не нужно.

Ему требовалось выпить. Это я по глазам увидел: так они высохли, что никакого блеска не осталось. У меня самого-то на самом дне плескалось – ночью чуть не околел, аж воротник инеем оброс – но для нашего человека последнего глотка не жалко.

– Пей, – протянул я ему бутылку. – Оботри только.

Человек смерил чахлым взглядом и меня, и святыню, и вдруг что-то в нем зажглось, полыхнуло, будто коротыш пробежал. Улыбка у него вышла жутковатая.