3 Металлов

Смотрит, прощаясь и пытаясь запомнить его силуэт, слабо очерченный жёлтым светом бра.

Последний день, последняя трансляция, и каждый из семерых вовлечённых об этом помнил. Мразик молчал. Он молчал с тех пор, как игра показала ему что-то. Молчаливым Мразик всё больше возвращался в человеческое состояние, аттракцион неслыханной эволюции. Ездок нервно щёлкал мышью, стрелял глазами по углам монитора, даже растерял часть своего буддистского благолепного просветления. Поэтесса курила без остановки.

Только Настя и Туз оставались на удивление безмятежными.

Настя сказала: «Привет-привет», — тряхнула волосами, повела грудью — но рассеянно, скорее по привычке, и занялась игрой. В окне Туза сейчас даже щелчков было не слышно, поди пойми, играет он или просто пялится в монитор.

Тимур нервно переключался между окнами, вглядывался, будто… господи, я же ищу комбинацию, понял он вдруг. Не в вариантах игры, в этих шестерых. Комбинацию чего? Какого выигрыша?

И остановился.

Открытым осталось окно Хикки.

Она(он) смотрела(ел) точно в центр монитора, неотрывно, резко дёргала(ал) плечом при каждом щелчке. И её(его) левый глаз тоже дёргался — так заметно, что Тимур застыл, уставившись на этот нервный тик. Как следил бы за качанием метронома.

Хикки, впервые за весь эксперимент, посмотрела(ел) в камеру.

— Я всегда проигрываю. — Это был не голос, всё тот же шёпот, которым говорят асмр-блогеры. — Всегда, на что ни ставлю только. Ты хорошо смотрел. Ты добрый.

Тимур невольно улыбнулся.

— Надеюсь, мы не встретимся, — прошептала(ал) Хикки с потаённой горечью, отводя глаза, опуская голову совсем низко. Камера уже смотрела ей(ему) в затылок. А сама(сам) Хикки, кажется, не могла(мог) видеть игру. Но продолжала(ал) кликать: щёлк, щёлк, щёлк…

«Надеюсь, мы не встретимся». Волоски на руках Тимура встали дыбом. Страшно, по почему страшно? Будто упала тьма. Как в детстве, когда смотришь ужастик, от которого взрослого человека только на хихиканье пробирает.

Но ребёнком боишься всего: оборотней, зубастиков, человека с лезвиями на руке, другого человека, опутанного колючей проволокой. Старый, добрый, мёртвый ныне жанр ужасов. Вот как Тимуру стало страшно: как в детстве, когда за твоей спиной всегда кто-то прячется, лишь сядет солнце и погаснет свет на кухне.

В окне номер двенадцать Поэтесса улыбалась. Что за день такой? Тимур никогда не видел её улыбки. Злая, конечно же, и полная безмерной печали.