Раз поход, два поход

Чернявый сердито смотрел из-под ровно подрезанной челки. — В карта гляди, тупой твой голова!

Иван шумно вздохнул и развернулся к говорившему, туго натянув на груди застегнутую на все крючки и пуговицы фуфайку.

— Ты кого шайтаном обозвал? — Если сравнивать ширину фигур, то, пожалуй, требовалось сложить двоих чернявых, чтобы получить одного Ивана Дурака. Даже чтобы сравняться в росте, смуглолицему пришлось бы подрасти еще на полголовы.

Но разница мужчину не смутила, и он хоть и мелкой, но грозной птахой взвился над столом.

Огонек свечи теперь подсвечивал его лицо снизу, открывая глубокие ноздри с торчащими жесткими волосинками. Скулы, казалось, выдвинулись вперед, спрятав в глубокую тень запавшие щёки — скелет скелетом, только заросший шерстью и ноздри волосатые. Смуглый зашарил по поясу рукой, явно, в поисках оружия и быстро, со степным акцентом заговорил.

— Как ты есть, так и зову тебя! Тебе Батя дело важное поручил, как брата нашего попросил. Сделай, что сказано, и всегда пировать с нами будешь. Братом нам будешь! Что ты спишь совсем как леший зимой! Мы с Рябым стараемся, — весь город оббегали, карта тебе нашли.

Совсем мало осталось: в лес иди, меч возьми, нам принеси. Почему спишь, почему на карта не смотришь? Меня обижаешь, брата моего, Рябого, обижаешь, Батя обижаешь!

Третий мужчина, сидящий за столом, ни обижаться, ни удивляться не собирался. Он бесцветными глазами равнодушно смотрел на назревающую ссору и рукой с короткими пальцами придерживал плотный лист, не давая ему свернуться в привычную кучку.

Лицо у него, оправдывая прозвище, было изрыто мелкими оспинами, обширные залысины матово поблёскивали в сумраке.

Иван, сердито пыхтя, приподнялся с лавки и навис над надоедливым степняком. Ругаться было лень, но спать все равно не дадут, так хоть поразвлечься немного.

— Это ты меня обижаешь. Я Батя уважаю, но он мог бы и сам меня позвать, о деле потолковать, а не присылать непонятно кого. Может, вы придумали все, а я тут как дурак полночи сижу непонятно зачем. — Иван пытался поймать взгляд чернявого, но тот хоть и глядел прямо, а глазами не встречался.

Казалось, смотрел за спину, разглядывал кого-то в темном углу. У Ваньки аж спина зачесалась, так захотелось обернуться и посмотреть кто там. Сон пропал, потянуло по детской привычке забормотать: «Чур, меня!» — и пришла злость, настоящая, как перед дракой.

Рябой, увидев, что ссора заходит далеко, хлопнул ладошками по столу.

— Тихо вы! Разбушевались, как воробьи над коровьей кучей.