Дурак ты, домовой

Может, повстречаю какую заблудившуюся душу, едущую, куда глаза глядят.

— А Марыську-то… — когда Тимофей волновался, то начинал заговариваться, — тьфу ты, то есть, Маруську кто доить будет?

— К утру ворочусь, — успокоил домовой, — а, если нет, сам умеешь.

— У меня лапки, Прокопыч! — заспорил Тимофей. — И вообще! Без билета тебя вагонный в состав не пустит.

— Пустит, — заверил домовой и продемонстрировал ему старинную (еще старше тетрадки) бумажку.

Тимофей глянул.

— Дурак ты, домовой. Ты дату видал? Он же даже не прошлого, а позапрошлого века!

— Неважно, — отмахнулся тот.

— Вагонный тоже неграмотный. Не поминай лихом.

И вышел за дверь.

— Не поминай… — проворчал Тимофей. — Утром не воротишься, буду поминать и не только лихом! Гулена…

***

…Утро выдалось солнечное. Петька на заборе кукарекал так, что всех, кого мог, поднял. Тимофей, щурясь, зевал, грелся и думал, а не подремать ли еще часик-другой, когда на забор с другой стороны взобралась Глафира… Глафа… Глашенька — краса очей его мятежных и призрак мартовских ночей, неотразимый, неизбежный.

..

— Ты чего это, Тимофей свет Барсикович, в такую рань да здесь? — Глафира покосилась на него изумрудными очами и провела юрким розовым язычком по белоснежной шерстке. — Тебя ведь раньше полудня обычно и не встретить.

— Кончилась спокойная жизнь, Глафира свет Васильевна.

Будто в подтверждение его слов в доме что-то разбилось, послышался грохот пустого ведра и ругань.

— Никак жилец у вас новый, — мурлыкнула Глафира. — Вот радость-то!

Можно подумать, Глафира только сейчас узнала о неожиданном госте заколоченного дома в деревне с уже и неведомо откуда взявшимся названием Подберезовка.

Одноименных грибов поблизости отродясь не водилось, как и берез с осинками, под которыми они должны произрастать. А водились… ельники, дубравы да болота. Вот в одном из них новый постоялец и попробовал утопиться, когда, идучи впотьмах, промахнулся меж двух досок. Да там пьяные ходили, не замочив сапог ни разу, а этот с головой ушел сразу! О! Стихи! Только после минут десяти бултыханий сообразил на коленки опереться да подняться. Воды-то — по пояс в самом глубоком месте.

— Радость?! — Тимофей поморщился. — Да не сказал бы. Бестолковый. Не будет от него проку. Какой день выспаться не получается.

— Ничего. Потом отоспишься, — промурлыкала Глафира. — Привыкнет. И где его только Прокопыч нашел?

— В поезде.

— Мур?

— Наверное, все вагоны облазил, пока дурня отыскал. А дурень его возьми да угляди.