Неправильный рыцарь

Сквозь кожу ее лица кое-где просвечивали голубые жилки («ах, как аристократично! ах!» — неискренне шушукались дамы, а кавалеры лишь обреченно вздыхали, не сводя с нее глаз).

Сухие, бескровные губы, чуть приоткрывшись, прошептали: «Ах, Вы — мой идеал! Возвращайтесь же скорей с победой. Я буду ждать Вас, ах-х...» Последние слова красавица выдохнула, для пущей убедительности закатив глаза. Человек простой, не знакомый с дворцовым этикетом и утонченными ухищрениями Куртуазного Кодекса, подумал бы, что дама вот-вот грохнется в обморок или еще хуже — на глазах у всех испустит дух.

Понимая, что отступать уже некуда и ловя на себе завистливые взгляды рыцарей и восхищенные — дам, барон Эгберт Филипп Бельвердэйский обреченно поцеловал вялую кисть и, поклонившись присутствующим, вышел из зала. Его провожали рукоплесканием и восторженными криками. А слуги (вкупе с дюжим привратником) буквально поедали его глазами, следя за каждым движением столь сиятельного господина.

...Рыцарь вспомнил все это еще раз — и его передернуло.

Картина получилась отчетливой и безжалостно яркой. Скрипя зубами от злости, он с такой силой рванул поводья, что конь (вороной арабский красавец) возмущенно заржав, пустился в бешеный галоп. «Эх, дернул же меня черт!» — думал Эгберт, трясясь и подскакивая в седле.

Обладая модной хрупкой внешностью (по мнению большинства дам —чересчур хрупкой), графиня Марта прослыла несравненной красавицей после того, как одновременно трое рыцарей пали жертвой ее чар. «Пострадавшие» на всех пирах, балах и поединках — короче, в общественных местах при наибольшем скоплении народа — взахлеб восхваляли неземную прелесть своей избранницы.

Они щедро забрасывали толпу простаков звонкой медью с призывом «славить, славить и еще раз — славить Несравненную Госпожу!». Они нанимали лучших трубадуров, и те с утра до ночи и (что гораздо хуже) с ночи до утра, шатались по улицам, самозабвенно терзая уши горожан любовными песнями, посвященными Бесподобной, до тех пор, пока кто-нибудь из прислуги не открывал ставни и не выливал им на голову содержимое ночного горшка.

Неистовые поклонники в любовном угаре покусились даже на городские стены: где ни попадя, алой и золотой краской неровными аршинными буквами исписали их вдоль и поперек (и не всегда приличными) признаниями жестокой и ее (ах! таким нежным, таким неповторимым!) Именем. Плевать на то, что тем же именем звали почти каждую десятую особу женского пола в данном графстве и близлежащих окрестностях.