Отрок московский

— Пусти, я этого щенка таки высеку! Давно хотел! — рычал старик, но вырывался не слишком старательно. — Давно проучить его надобно...

Улан-мэрген выровнялся в седле, виновато потупился, но ответил дерзко:

— Не к лицу баатуру терпеть обиды и спускать оскорбления!

— Отъедь в сторонку! — прикрикнул на него Никита. — Я за себя сам постоять могу!

Татарин дернул плечом, но ослушаться не посмел.

— Сосунок... И один, и второй — сосунки! — брызгал слюной Мал. — Как посмели на меня... Да я втрое старше! У меня ран только на службе князевой!

— Остынь, кому говорю! — прикрикнула девушка.

И повернулась через плечо к Никите. — Ты, москвич, старого дружинника обидел! Рабом назвал!

— А кто ему право дал моих родичей позорить? Его там не было, когда ордынцы нас резали. Его там не было. Никто из княжеских дружин не прискакал на подмогу. Только Горазд пришел...

Старик глубоко вздохнул, расслабил занесенную руку.

— Езжай, остынь, — напутствовала его Василиса, а после неторопливо и веско сказала Никите. — Твои выселки какой князь защищать должен? Юрий Данилович?

— Нет.

Михаил... Свет Ярославич, — не сдержал ехидства парень.

— Так что ты смоленскому дружиннику в вину ставишь, что порезали вас ордынцы?

— Не я первый начал...

— А еще холопом обозвал!

— А откуда мне знать было, что он из дружины?

— А спросить?

— Так он нос воротит! Не поймешь, что ему не нравится...

Девушка вздохнула.

— Это он из-за меня. Головой он за меня отвечает, а я видишь какая непослушная.

— Да уж...

— Когда я с вами удирать из Смоленска задумала, слово с него взяла, что пять дней батюшке ничего не скажет, а потом — как хочет.

А он уперся, что никуда меня одну не отпустит. Уговаривал долго, чтобы выбросила дурь из головы. Да меня разве уговоришь?

— К воеводе Илье в разъезд ты тоже так напрашивалась, а он ничего сказать не мог?

— Тоже, — она усмехнулась лукаво. — Ну, не совсем так, а все-таки...

По легкому румянцу, вызванному, по всей видимости, не морозом, Никита догадался, что к Илье Приснославичу взбалмошная девчонка применяла другие подходы, нежели к старому дружиннику.

А суровый воин размяк и за улыбку готов был многое простить ей. Вот любопытно узнать, кто же ее отец? Почему разрешал верхом скакать, саблей и самострелом баловаться? Ведь девице, боярской дочери, пристало сидеть в тереме у окошка, вышивать да скучать, ожидая жениха. Ну, иногда погулять по саду в сопровождении подружек и дворовых девок, поводить хороводы, покачаться на качелях.