Берсеркер

Сердце билось неровно, всё громче, всё отчаяннее, и я не слышал в мире тоже ничего, кроме его отстуков — по крайней мере, старался отсекать лишнее, дабы не свихнуться. Сосед мой, напротив, развязал себе язык и спасался болтовнёю, хотя я не понимал и не слушал его. Истинно, хуже неотвратимой смерти могут быть только неизвестность и ожидание мук пред её мигом…

В час особо кристальной тишины на другом крае деревни загавкали собаки. Гавкали хором, не друг на друга, не на идущего чужака-соседа, а как на неведомую ранее так близко их носам животную опасность.

Гавканье усилилось и тут же разбавилось пронзительным, кратким скулежом одного из псов.

Запах давно не мытого моего тела усилился с проступившим потом, из-под подмышек даже побежали, холодя кожу, струйки. Я с трудом оторвался от сине-красных угольёв и посмотрел на деревню. Над крышами разливалось жёлтоватое зарево — но оно было не на небе вверху, а шло с улиц за самими домами. Из него неслись заполошные крики жителей и трезвон в колокола, от которого овечье стадо, мекая, серой топочущей лавиной утекло в туман.

Я встретил взгляд собрата по несчастью, лопоухого молодого парня. У него были слишком наивные и слишком честные глаза — надо полагать, причина заслуженного рабства — но перепуганные по-настоящему.

Парень явно собирался вскочить и бежать отсюда в спасительной суматохе. Он сказал волшебное слово на северном, то ли завершая фразу, то ли повторив что-то вновь:

— Пошли?

Я кивнул, прежде чем успел сообразить, что же я делаю.

Возвращающиеся стремглав овцы, блеявшие безумнее прежнего, жавшиеся боками друг к другу, ясно подсказали направление, где смерть и страх… Мы побежали к причалу. К малому кораблю, к людям нашего хозяина. Так дикое зверьё во время лесного пожара или наводнения прыгает на лодку к человеку, который в обычное время наверняка их убьёт.

Я видел в проходах между пылающих домов чудовищные горбатые тени, которые в поединках рубили напополам оставшихся в деревне мужчин, и были эти тени чуть ли не в два раза выше и шире здешних людей.

Я слышал их речь, булькающие бессвязные звуки — на мой слух ещё ужаснее, ещё меньше похожую на человеческий язык, чем грубый говор северян.

Они мелькали всюду — в деревне, на лугах, где рвали буквально руками пойманных там рабов, в кустах по прибрежью. Из тумана у леса выскакивали всё новые и новые их группы… Мускулистые огромные тела сплошь покрывала палевая, бурая, чёрная шерсть с беловатыми и рыжими подпалинами.