Берсеркер

Мужчины, старики и парни из деревни были у них на подхвате — хозяин ходил повсюду и отрывисто давал им указания, а те кивали и занимали посты, сжимая топоры, косы, вилы да батоги. Присутствие хозяина им подарило радость и воодушевление. Ни следа не виднелось от угрюмой нерешительности, какая была у них на лицах, когда он беседовал со старейшиной…

Под конец, взойдя на малый корабль, хозяин стащил с себя рубаху и сапоги, оставшись только в кожаных штанах. Сапоги он с рычанием швырнул за борт. В волосатой его руке появился меч чудесной синеватой стали, которая гудела от одного лишь соприкосновения с воздухом.

Ножны меча, драгоценные, с вышитыми узорчатыми змеями отправились вслед за сапогами в воду.

Обозрев нас, кучку рабов, точно мы сегодня впервые попались ему на пути, хозяин что-то коротко буркнул нашему надсмотрщику, а тот, ухмыльнувшись, хлопнул в ладоши и сказал нам единственное слово на северном языке, что я успел твёрдо-натвердо выучить:

— Пошли, пошли!..

Нас уже давно не держали на привязи.

Нашу волю свободных некогда людей уморили, сломали. И ещё здесь была чуждая нам и немилосердная даже к своим земля… Поэтому кто-то из рабов понуро встал, готовый идти, а часть забурлила, предчувствуя неладное — не я один видел череп с острыми зубами, ведавшими человечину. Кто-то и понимал больше из говорящегося.

Мне тоже будто сковало, и на ноги я поднимался целую вечность. Люди хозяина, казалось, прекрасно читали все мысли на наших лицах и слышали стук сердец за рёбрами, потому щерились не хуже пресловутого черепа и всячески подстёгивали страхи.

Бузящих рабов плетьми, пинками и тумаками присоединили в хвост процессии из небузящих. Это к тому, что я, слабак, мог бы противопоставить.

Нас было мало, малая толика былого числа — других рабов ранее отправили на большой корабль. Мы отсеялись как самые негожие.

Нас рассадили по двое, по трое у костров на лугах за деревней. Выпустили из загонов боязливо блеющую овечью отару. Вот мы, мол, вечерние пастухи.

А на деле мы с овцами стали одновременно приманкой и живым рвом или заградительной оградой с сигнальными башнями.

Всё из рабов это понимали. Кое-кого усадили к огню бессознательного после крепких побоев, закутав в шерстяной плащ и подперев пастушьим посохом, а кому-то в землю между ног влетела стрела при подозрительном шевелении.

Вокруг моего костерка ночная тьма сгустилась быстро. Я смотрел на переливающиеся дрова распахнутыми глазами, ни на что больше не поднимая взгляд.