Недостойная невеста

Мягкая сухая рука ласково прошлась по спине, тронула волосы:

— Ну, будет, будет, девочка моя. Поднимись. Негоже девице де Монсо в ногах валяться.

Тихий приятный голос тетушки успокаивал, ластился, как теплый летний ветерок. От него всегда становилось легче. Был в Аделаиде какой-то особенный талант умиротворять, скруглять острые углы. А как она пела колыбельные! — как никто на свете.

Луиза, хоть и не сразу, вняла увещеваниям, поднялась, села рядом на скамью, утерла лицо руками:

— Зачем же он так? Так жестоко?

Острота прошла, и теперь в груди осталась какая-то невыразимая тоска, словно выстудившая все внутри. Тетушка Аделаида обняла, прижала к себе. Луиза положила голову на худое плечо, вдохнула знакомый запах. Тетушка всегда пахла ароматными травами. Чаще мятой и душицей. А по осени — яблоками и померанцами, потому что сама готовила изумительное варенье. Наверняка даже при дворе такое не подают.

Аделаида покачивалась из стороны в сторону, будто баюкала младенца:

— Все от любви, деточка. От великой заботы… Ничего… Сейчас успокоишься немного, и по-другому взглянешь. — Она чмокнула Луизу в макушку. — Иногда ведь попервой и не разберешь: где жестокость, а где благо. А обдумаешь, свыкнешься — и уже ничего… Родитель худого не пожелает. Амори никогда не был жестоким.

Луиза отстранилась:

— Так, где же тут благо, тетушка, родненькая? Вы же и сами его видели. Этого Бурделье! Разве же благо?

Тетка Аделаида задумчиво опустила голову, какое-то время смотрела на свое вышивание. Наконец, подняла глаза. Серые, ясные.

— Так все лучше, голубка, чем в старых девах куковать. Обузой всем на свете.

Луиза покачала головой:

— Вы же не обуза. Вы матушку нам заменили. И сестрицам нужны, и брату.

Та грустно улыбнулась:

— В том и все счастье, что в несчастье. Видишь, как выходит… Не прибери Господь вашу матушку, так и мне угла бы не было. Вся и напасть, что сгодилась. Но предложи мне в свое время, хоть вот такой мэтр Бурделье, — тетушка не сдержала вздох, — так до конца дней своих бога бы благодарила. Жить честь по чести, да глаз не прятать. Таков наш женский удел: от рождения — к замужеству да к материнству. Ничего нет важнее.

Луиза утерла лицо — слезы неожиданно высохли:

— Так неужто не предлагали? Никто-никто?

Тетушка Аделаида молча покачала головой.

Луиза нахмурилась:

— Не поверю. Чтобы к вам, да никто!

Та грустно улыбнулась:

— Никто, голубка. Бесприданница никому не нужна.

Луиза молчала, нервно ковыряла ногти.