Дочери озера

И если вы только попробуете возразить, то они пошлют вас в самую глубокую чащу леса, туда, где сквозь переплетение ветвей не пробивается звёздный свет, где узловатые корни ставят вам подножки, где сухие ветви под ногами хрустят особенно громко, заглушая шаги тех, кто подкрадывается к вам из темноты. Туда, где вы забываете о городе, а город забывает о вас.

Туда, где между толстыми замшелыми стволами сейчас скользила чья-то тень.

Человек шёл, не оглядываясь назад и не смотря по сторонам. Его не интересовало, насколько далеко от него остался город и насколько плотно смыкаются ветви за его спиной. Он не думал о дороге обратно... пока. Пока не догорят последние костры на улицах Вестора, не опустеют бочонки с хмельным мёдом и не уползут домой последние гуляки, уверенные, что провели главную ночь в году единственно правильным образом.

Человек не был согласен со своими согражданами.

Несмотря на это, в самую глубокую чащу леса его послали не они.

Справедливости ради нужно отметить, что часть жителей Вестора была бы довольна, узнав, куда именно сейчас направлялся одинокий путник. Некоторые из них с готовностью отправили бы его ещё дальше и нисколько бы не огорчились, если бы он и вовсе не вернулся. Конечно, они не желали ему ничего плохого: просто без него многим людям в городе жилось бы гораздо спокойнее. Без него... и его флейты.

Песни молодого человека были настолько же непохожи на то, что привыкли слышать горожане Вестора, насколько сам певец был непохож на тех, кого они привыкли видеть - или, по крайней мере, хотели бы видеть рядом на празднике. Нет, он никому не мешал веселиться - и всё равно люди рядом с ним чувствовали себя неуютно. Скажите на милость, много ли радости находиться рядом с человеком, который не выпьет с тобой по ковшу медовухи, не покружится в хороводе вокруг костра, не подтянет весёлой застольной песне? И это ещё полбеды; он ведь может вытащить свою флейту и начать в неё свистеть...

Звуки, льющиеся из тонкой резной флейты, были почти неслышны в несмолкающем шуме толпы. Они терялись среди воя длинных дудок, в которые дул каждый десятый человек на празднике. Флейта была слышна лишь двум-трём людям, стоящим вплотную к музыканту. Только они могли различить среди гвалта и гомона тихий напев. Под него нельзя было, гикнув, пойти вприсядку, потому что не было в нём плясового ритма.