Стрелы лесного бога

Стрелы лесного бога

Андрей Старцев

Стрелы лесного бога

Лес громко дышал, лес бился в истерике – словно раненый острым железом вепрь, словно истощенный в неравном бою буйвол. Испуганные нимфы попрятались у подножья гор; все доброе, что оставалось в природе, болезненно сжалось и стало обрастать щетиной, колючей ежевикой, дубовой корой и ядовитым плющом. Поднял из-подо мха заспанные глаза старый леший – древний леший, глухой и безумный, и пошел осматривать свои владения, стучать по камням омертвевшей палкой, будить прежнее лихо, засевшее глубоко в нутре земли, такое же древнее, как он сам.

И всюду горном зазвучала правда: пора на бой! Битва близко! Людей – гнать!

Заповедный, нетронутый за тысячи лет отчуждения лес обнаружили и осквернили, и топор, первым нанесший удар, собирался вернуться, опуститься на живую смолистую плоть вновь – еще, еще и еще…

***

Обычный человек вроде Ломаки в этом нагромождении хвои ничего особенного не видел.

- Ишь ты, наросло, - беспечно говорил он, и топор продолжал умело плясать в его руках, врубаться, вгрызаться в неподатливую древесину, - ничего-о-о, мы это мигом исправим! И будет тут станица, и площадь каменная, и ратушу каменщики князя возведут!

И говорил так Ломака с видом, будто князь ему сам это сказал – шепнул по секрету за ужином после штофа водки.

А вот молодой Бурегор с этим согласен не был, и быть никак не мог. Потому что прекрасно знал: послали их всего-то лишь за корабельными соснами, а чтобы до этих самых корабельных сосен добраться, им топорами и пилами надо проложить себе путь к юго-восточной части леса.

- Буланыч, - говорил он как-то без обиняков мастеру, - а чего мы не сожжем эти липы корявые, которые нам до нужной сосны добраться мешают? Неужели нельзя просто выжечь тут все, к чертям собачьим, да потом пеньки повыдергать? Мы ведь эдак будем года полтора корячиться!

- Ты, Бурька, знай свое дело делай, - сурово отвечал старый лесоруб, - а в дела серьезные не лезь. Мне княжеский фельдъегерь сказал пока липы рубить, так мы и рубим, а он от самого князя говорит.

Так и жили они неделю в глуши – сорок мужиков, две трети из которых лесорубы, а остальные сопутствующие «прилипалы», как называл их иногда Ломака. И если к поварам – например, к старому брыластому Мыките – у него вопросов не возникало, то некоторых остальных видеть в лесоразведке ему было странно и чудно.