Медведка и конь Табуретка

Там, говорили люди, Кувырки случались не так часто, все держалось на своих местах. Черема не могла сказать, правда то или лжа. Сама дальше границы не забиралась. Княжеская печатка крепко вязала.

Нужный Бору человечишко был приписан к местному столбу, значит, без спроса сняться с места не мог. У Черемы, счастливицы, поводок куда длиннее был.

***

Коробки оказались деревней так себе, застоялой. Обычно подобные жилые образования снимались с места раз в пять лет, а это, видимо, крепче прочих прижилось, корни пустило.

Пока весь сок земляной горячий-горючий не выпьет, дальше не пойдет. Черема пригнулась, проезжая под воротной перекладиной. Самих ворот не было. Ни тына, ни забора.

А между тем, деревня казалась не из бедных. Еще с взгорья Черема углядела ровные белые шары изб в два оконца, аккуратные заплаты огородов, далекий блеск рыбного озера, накатанные дороги. Людей не было, по домам сидели, зной пережидали.

Забава несла седока по главной улице, тихо топтала мягкую пыль.

Черема поглядывала по сторонам. Много изб здесь было изрядной конструкции — скатанные плотно друг к другу, торчком поставленные, одна на одну взгроможденные. С выдумкой жили.

Только собралась к избе какой за спросом свернуть, как углядела — к забралу дома спиной прилепился, видать, местный юродивый. Патлатый, чумазый, в штанах голубых с прорехами, в рубахе на два объема больше. Стоял, во все глаза глядел на Черноморку. Редко кто на нее так зенки пялить решался, видя отметитны-оплеухи княжьего двора.

Девушка легла на луку седла локтем, пытливо рассматривая перехожего, сличая его черты с полученной от Князя картинкой. Выходило, именно это чучело и было ей нужно.

Вздохнула тяжко. Парень имел вид забитый. Лекарцы, по памяти Черемы, глядели иначе.

— Ты лекарец?

— Все верно. — Отозвался тот спокойно. — А что, болит у тебя?

— Не у меня, — буркнула ловея, охлопывая по шее Забаву. Та с интересом тянулась к лекарцу. — Садись, к столу поедем.

— Я бы и рад, смуглая дева, но...

— Ээээ, отрыщь, отрыщь! Слышь, девка, тебе говорю!

Из правого окна верхней избенки высунулся мужик, по глаза заросший бородой. Задергал руками, и лекарца плотно прижало обратно к забору. Медведка утробно загудела, возмущаясь, подняла щетинки.

Ага, смекнула Черема. Петрушку пользует, да на зное таком. Экий пакостник.

— Что он тебе сделал, добрый человек? За какие грехи казнишь? — спросила внешне мирно.