Дураки и Дорога

Дураки и Дорога

Евгения Ульяничева

Дураки и Дорога

Цикорий. Гиш погладила бледные лепестки, задержала ночную росу на пальцах. Еще вчера тропу застилал плотный ковер утренних звезд, кочевой травы, выедающей тонкий, плодородный слой зыбкой почвы. Нынче алая масса поступилась, на ее месте голенасто торчал цикорник.

Верный маркер живой Дороги.

Сейчас — она слушала, прикрыв глаза — сейчас Дорога лежала глубоко, в полудреме, никуда не спешила. Хорошо. Гиш вела ее от Соловодья, шпорила, вынуждая следовать определенному направлению.

Она хорошо делала свою работу, и ей хорошо за нее платили.

Гиш обычно принимали за недоростка-недокормыша, за плетеного человечка, за тощака, которые голодными зимами таскали людей, будто скот. Тонкая, жилистая, светлоглазая, коротко стриженная, она была гарпунером диких Дорог, и это обосновывало и нрав, и вид, и поклажу-скарб.

От природы досталась ей особая выворотность суставов и упругая костяная гибкость. Дороги за время ученичества частенько ее разбивали — внутри, снаружи — но Гиш быстро оклемывалась, отлеживалась и шла дальше. На костях росли мозоли, и дважды в одном и том же месте Гиш ничего себе не ломала. Никогда.

Деньгам — малиновым полупрозрачным плашкам, видом схожим с пластинками пастилы — цену знала, при себе не держала, сбавляя на сохрану под рост верным людям. Благо оные, живущие доходами гарпунеров Дорог, были в каждом Населении, что малом, что большом.

Гиш не загадывала далеко, много и глубоко о будущем не думала, на прошлое не оборачивалась — чего доброго, споткнешься. Жила настоящим.

Еще раз прошлась взглядом по цветам, послушала Дорогу и двинулась обратно, к своим подопечным, коих взялась — за умеренный задаток — вести через Зыбь к Населению.

***

Кукушка сидела, по своему обыкновению, за работой. Безгласная, чуть согбенная, быстро мелькала матовыми вязальными спицами. Ее спутники — Птенцы-кукушата — были заняты делом, каждый своим. Младший, светловолосый недоросль, высаживал ночевой огонь; Старший, завершив обход, поглядывал по сторонам.

Пятый человек поднял на гарпунера бледные от усталости глаза.

— Ну, что? Что видно? — спросил с сильным акцентом.

— Сегодня дальше не пойдем, выйдем с утра.

— Опять время терять, — с досадой молвил тот, грызя губу.

— Время дешевле жизни, — гулко пробасил Старший Кукушонок, по обыкновению заводя большие пальцы за широкий ремень. Качнулся с носков на пятки. — Подождем. Не убудет.

***

Ночь свалилась — сразу и вдруг.