Сказание о Герое

Тавия, тяжело дыша, уронила на снег большую оленью ногу. Волчица принюхалась.

«Хорошо. Живите. Им хватит»

Зверь схватил мясо и в два прыжка скрылся за деревьями. Девушка подошла ближе и взяла меня за здоровую руку.

– Вот такие в лесу духи, – я нервно рассмеялся. – И не подумал бы…

– Это не Дух, – медленно сказала Тавия. – Когда ты говорил ему… ей, твои глаза светились. У тебя Дар.

Сердце разом ухнуло вниз. Дар открывается у тех людей, чья душа не чиста, испорчена злыми духами. Таких никогда не выбирают Героями.

Да, с ними общаются, как с равными, их даже могут уважать как Жрецов. Но Одарённые никогда не смогут исполнить предназначения Героя.

– Прости, что подвёл, Тавия… – я почувствовал, как по щеке ползёт слеза, охлаждая горящие щёки. – Прости, что не стал достойным мужем.

Девушка что-то говорила в ответ, но я уже не слушал. Вокруг была шелестящая ветром лесная тишина, посреди которой звучал голос волчицы:

«Живите»

Вот только зачем?

*****

Старые темно-коричневые доски на полу потрескались от времени, мне на глаза то и дело попадались глубокие царапины то ли от скамеек, то ли от стола.

Наверное, хозяева дома часто переставляли их, чтобы хоть как-то разнообразить одинаковую скучную жизнь в деревне. Жаль, что такая меня теперь точно не ждёт.

Вессалий, Жрец Картора и отец Тавии, неподвижно стоял посреди комнаты. Я рассказал ему всё, и теперь терпеливо ожидал реакции, не смея поднять глаз. Перевязанная рука ныла тупой болью, но Тавия стояла рядом со мной, а её тонкие пальцы крепко сжимали мне плечо, и это, почему-то, немного успокаивало.

– Дар... – негромко произнёс Жрец. – Неожиданно. Картор всегда славился своей чистотой, но воля духов непоколебима.

Я видел лишь полы его одеяния, расшитые витьеватым узором, и наконечник деревянного посоха. Острый кончик воткнулся прямо между досками, будто раздвинув их. Правая рука ныла в месте укуса, несмотря на перевязку.

– Старейшины склонялись к твоему Назначению, – продолжил Вессалий, – но теперь этому не бывать.

Я почувствовал, как внутри всё сжалось. Рядом едва слышно охнула Тавия, и мне стало ещё хуже.

– Впрочем, – Вессалий кашлянул, – это даже хорошо.

От удивления я поднял глаза. Жрец едва заметно улыбался. Его лицо, покрытое ритуальными татуировками, было подсвечено лучами солнца от окна, и карие глаза казались красными. Вессалий разменял уже шестой десяток, Тавия приходилась ему третьей и самой младшей дочерью.

– Хорошо? – я встал со скамьи.