Право на счастье

Темнеющие там и сям холмики — без сомнения люди, но кьянгов не видать, за исключением одного, привалившегося лохматым боком к обшарпанной стенке паланкина. Неудачника нашла шальная стрела. Его пару не стали даже выпрягать — обрубили постромки и всего делов.

Круглоухие полосатые чекалки, уже подбирающиеся к трупам, разбежались, поджав хвосты при появлении пса. Правильно. Он у меня на подножном корму — не побрезгует ничем.

Задерживаться смысла нет. Разве что вырезать кусок помягче из окорока убитого кьянга..

.

Вблизи паланкин представлял собой еще более неприглядное зрелище. Дверца сорвана «с мясом», подушки выброшены и вспороты. Любопытно, кто тут ехал? Знатная дама, супруга мятежного даймё? Возможно... Той части феодалов, что не вытерла сапоги о фамильную гордость и не приползла на карачках в ставку высадившегося на восточном побережье имперского войска, рассчитывать на снисхождение не приходилось. Приказ ясный и четкий: до седьмого колена. А во множестве расплодившиеся разбойничьи шайки, оседлавшие прибрежный тракт, с успехом довершали начатую войсками работу.

От размышлений меня оторвал вернувшийся Корноухий. Широкая морда растянулась улыбкой блаженства, а шерсть слиплась кое-где от брызнувших на нее капелек крови. Верный друг и со мной поделился бы, но давно уяснил — чекалок я не ем. А другой добычи сегодня уже не достать.

Что ж, коль путь свободен, а опасность миновала, похромал я дальше. Не забыть на ходу осмотреть убитых — вдруг что-нибудь полезное нашаришь. Как мне не хватало доброго боевого лука! Без меча я вообще чувствовал себя голым, но ничего, привыкну.

Я больше не воин. Я, единственный, кто выжил в последней, безнадежной и безумной, атаке Очимуры на стройные ряды врагов, которые даже не обнажили стали, как пристойно ищущим честной битвы. Зачем им понадобились копейщики, щитоносцы и конница, когда огненное зелье и десяток придворных алхимиков в силах решить исход не только битвы, но и войны? Все мои побратимы по стали и наш отец — отважный даймё — остались кормить падальщиков, а я уполз, зализывая раны. Хотя должен был умереть с ними. Поддался слабости и страху перед смертью и теперь бреду, куда глаза глядят. Человек без имени, без чести, без клана...

Корноухий ткнулся холодным носом в ладонь. Дескать, не спи — замерзнешь. И то верно, слишком часто в последнее время я стал задумываться, погружаясь в себя. Так немудрено и без головы остаться.

— Иду, иду... Не сердись.

Но пес звал не в дорогу.