Метролли

Поэтому, придумывая мультики для малышни, он наделял героев сказочными хвостищами. И мальчик оценил выдумку – он впился взглядом в окошко, жадно следя за приключениями Букашки и его друзей. Он так увлекся, что чуть не пропустил свою станцию – Стекляшкин едва успел «выключить телевизор». Метроллю показалось, что маленький пассажир приметил его, разглядел за личиной дремлющего мигранта. Но могло и почудиться.

На следующее утро одинокий школьник снова сидел в вагоне – с Домодедовской на Тверскую. Он дремал на ходу, привалившись к холодной стене вагона - пришлось пощекотать нос голубиным перышком, чтобы пацан не пропустил остановку. В четыре – снова ввинтился в толпу, с Тверской на Домодедовскую. Уж тут-то Стекляшкин расстарался на славу, показал настоящее шоу. Увалень хлопал себя по коленкам, обтянутым черными лоснящимися штанами, изумленно моргал и хохотал так, что соседям пришлось урезонивать весельчака. На прощанье он подмигнул метроллю – спасибо.

Стекляшкин растаял. До конца смены он азартно развлекал маленьких пассажиров, запускал по вагону бабочек, сделанных из конфетных фантиков, успокоил скандалиста-трехлетку, которому приспичило полежать на перроне, и отыскал несвоевременно выпавший молочный зуб – нельзя же лишать девчушку общества зубной феи? Холостяцкая койка в общежитии показалась ему мягче и уютней обыкновенного, ночью снились не орды хищных годовасов с окровавленными клыками, а стая огненных змеек на краю раскаленной кальдеры – красота! А поутру метролль разбудил соседей неразборчивыми счастливыми воплями – у него наконец-то прорезался новенький, шерстяной и упругий как шишка хвостик.

Неуклюжий пацан пять дней в неделю мотался туда-назад. Иногда он выглядел веселым и бодрым, порой круглое лицо излучало уныние. Как-то метролль заметил внушительный синяк на физиономии мальчика и грязные разводы на брюках – беднягу явно валтузили по полу и возможно даже пинали. На следующее утро в новом мультике нарисовались приемы коварной тролльей борьбы – недаром же некрупные каменные упрямцы могли надавать пинков хоть дракону. Больше синяков не появлялось.

Месяца через два увальня стала сопровождать прозрачно-бледная хрупкая женщина. В теплом шарфе, примотанном к животу, она носила слабенького пискливого младенца, порой пошатывалась, хватаясь за поручни или опиралась на плечо старшего сына. Но измученное лицо женщины сияло спокойной радостью, и пацан ни на шаг не отходил от нее, цепляясь то за руку, то за рукав пальто.