Аскольдова могила

Зверей их природа наградила — кого гибким телом без костей, способным протискиваться в мельчайшие щели, кого могучими когтистыми лапами, кого зубами, которыми можно рыть землю. Но слабое человеческое тело еврейского мальчика, добросовестного ученика, которому хорошие оценки по физической культуре ставили только потому, что по остальным было «примерно», отказывалось бороться за выживание, хотя разум кричал: «Давай! Давай! Сражайся!»

На глаза Фимы навернулись слёзы отчаяния. Кровь стучала в висках, горело горло от нехватки воздуха.

— Давай! Давай! Сражайся! — прошептал он едва слышно.

Кто мог подчиниться столь жалкому приказу?

Но неожиданно тело отозвалось.

Словно в раскалённый лом превратился хребет.

Отозвались хрустом меняющиеся суставы, заныли связки и сухожилия.

Огнём вспыхнула кожа, когда наружу рванулись стремительно прорастающая шерсть.

Из горла вырвался нечеловеческий рык.

Несколько мгновений мальчик корчился, сжатый со всех сторон окоченевшим трупами, а потом ногти сменились крепкими, как сталь когтями, лицо вытянулось в продолговатую морду, туловище покрылось похожей на броню чешуей, а из копчика появился хвост-морковка.

Словно живая торпеда из братской могилы рванулся к свободе кургузый зверь-армадилл, какого отродясь не было в Киевском зоопарке, зато Альфред Брем нарисовал с великой любовью и тщанием.

2.

Ветер гнал по улице обрывки бумаги, палую листву и какие-то тряпки. Срывал жёлто-бурые «трефы» с каштанов и багровые «звёзды» с клёнов. Луна выглядывала из-за плотного осеннего облака, как нашкодивший кот из-под скатерти.

Скрипел тёмный фонарь над парадным. Вдалеке, по-над Днепром выла собака, тоскливо и жалобно.

Цокая подкованными каблуками по середине мостовой шагал немецкий патруль. С виду обычные усталые люди — осунувшиеся лица, мешки под глазами, натянутые на уши пилотки, ослабленные ремни свободно висят на шинельном сукне, винтовки не по уставу, дулами вниз. Оккупанты поглядывали по сторонам, зябко ёжась под порывами стылого ветра.

Киев смотрел на них невидящими глазницами тёмных и пустых окон.

Стоявшего, не таясь, человека патруль не заметил. Тот солдат, что пониже, с лычками ефрейтора, просто скользнул взглядом. Второй же, как продолжал следить за носками сапог, так и не оторвался от важного занятия. Неторопливо вышагивая, немцы скрылись за углом трёхэтажного здания дореволюционной постройки.

Незнакомец проследил за ними, словно за любопытными зверушками или экзотическими насекомыми, случайно встреченными на пути.