Ученик чародея

Привык к оружию и к тому, что кулак решает много проблем, если его уместно и вовремя приложить к человеку.

Этот Климт на меня поглядел внимательно и так кивнул, что стало ясно – понял.

– А сделать фотографию?

– Можно. Не откажите в любезности угоститься за моё возвращение с военной службы. Матушка, дайте уважаемому гостю сливового шнапса и пирога на закуску…

И сфотографировали меня рядом с мартерлом. Так я вошёл в историю Австрии. Больше моих снимков вы в мировой фототеке не сыщете.

Скажу так – был Климт правильный мужчина, говорил по-нашенски, не по-германски, вёл себя по-простому, будто не хлыщ столичный, а природный горец.

Я только потом узнал, какой он чудесный искусник.

Но после возведения мартерла слава обо мне пошла гуще, чем прежде. Уже пришла пора ходить на танцы и выхватывать на пляс девчонок покрасивей, а среди милашек разговоры:

– Глянь, это Йокке, тот ученик коновала, который…

– Уй-уй-уй, да он горным брат, им божницу построил! С ним опасно, берегись.

Которые посмелее, те решались.

Есть же девушки с крепким характером. Да и правду сказать, в семнадцать лет я был недурён собой, выглядел старше, чем есть – костистый, шаговитый, длиннорукий, с выпуклым лбом и рельефным лицом. Только усы не спешили расти, пробивались редкими щетинами.

В то время у меня всё в голове путалось, но одно другому не мешало – тут учёба, тут работа, здесь девчонки, там наука Наплечного. Ко всему меня тянуло, жадно было и взахлёб. Неразборчив я был смолоду и, случалось, переступал через запретную черту.

Например, хотел узнать, чей Акси. Стал подслушивать сплетни, которые ходили у соседок. Люди рады перемыть чужие косточки, не задумываясь, что их собственные кости тоже будут греметь в чьём-то корыте под струёй воды.

Взрослые сплетни – не для детских ушей. Запомните это раз и навсегда.

Зорки соседи, всё углядят. Кто вздутием страдала, потом вдруг похудела да и в Инсбрук подалась, в служанки. А то и в имперскую Вену, «весёлую Вену».

Но в ту пору я это дознание не кончил, потому что в нашу епархию явился персидский князь Мохаммед Дараш-Кох, доктор всех медицинских наук, и поломал мне жизнь на «до» и «после» хлеще, чем малютка Акси.

И началось моё с ним окаянное знакомство с упряжного коня, который скопытился, то есть повредил ногу.

Это был, как помнится, 1892-ой год, когда ничего интересного не случилось. Хотя на мой взгляд, мир опрокинулся, как та венская бричка, в которой Дараш-Кох приехал.

* * *

Вести у нас разносятся мгновенно.