Из огня да в полымя

— Тролли её из грибов варят. Ну, в основном из грибов.

— Тролли... — повторила она. Голос у неё был странный — словно играла треснувшая дудочка. — А ты домовой?

— Верно. — Он осознал, что во все глаза таращится на проглядывающие в прорехи рубашки голые коленки гостьи и смутился. — Тихон я. А тебя как называть?

— Гругаш.

Слово прошелестело камешками с осыпи. Тихон попробовал повторить. Нет, не подходило это имя девице с паутинчато-шёлковыми волосами и лунными глазищами.

— Ты с пожара? Из дома аглицкого колдуна?

Она насторожилась. Круглые глаза сузились.

— Слышал уже? Ты не бойся, я только отдышусь и уйду.

Тихон жарко покраснел.

— Ничего я не боюсь! Оставайся, сколько хочешь, я тебя никому не выдам.

Она улыбнулась.

— Ты добрый. У нас говорят, что встретить рыжего — к удаче. Повезло мне.

У Тихона потеплело внутри. Душа ворохнулась и запела варакушкой. Дождался! Вот оно — его счастье! Само в руки прибежало.

— Не обидишься, если я тебя Груней звать буду?

— Хоть горшком назови, только в печь не ставь.

— Ишь ты! — восхитился домовой. — По-нашему говоришь, как здесь родилась. Когда только успела научиться?

— Я уже семь лет в вашей стране, — она вздохнула. — Говорить легко, понимать трудно.

Она снова начала дрожать.

— Мне бы сажу смыть...

Тихон вскочил, засуетился.

— Сейчас воду принесу. У меня и мыльный корень припасён, и ромашка вот сушёная, голову мыть.

Он вынимал из сундука мешочек за мешочком. Положил на лавку чистую рубаху — прадедовскую, длинную, с вышивкой по подолу.

— Велика тебе будет, но можно поясом стянуть. А старую лучше сжечь.

Пока гостья мылась, Тихон прокрался наверх, набрал оставшуюся у людей с ужина еду: кусочки хлеба, полмиски каши, прихватил поломанный печатный пряник и горсть леденцов из приоткрытой жестянки. Прожженную рубаху свернул и засунул в поленья. Утром хозяйка примет её за скрутку бересты и первым делом в печь отправит.

Вернувшись в подполье, Тихон едва не выронил свою добычу. Гругаш сидела на лавке, поджав одну ногу, и длинными пальцами расчесывала чистые, мерцающие волосы, полупрозрачной волной покрывающие худенькое тело. В подполье пахло летом.

— Рубаху... — хрипло выдавил Тихон. — Рубаху-то надень!

Она капризно сморщила острый носик.

— Я в ней утону! Ох, ну ладно, не смотри так.

Тихон отвернулся, раскладывая еду на крышке сундука. Когда обернулся, Гругаш уже стягивала широкую рубаху витым пояском. Лукаво глянула на него из-под волос.

— Какой ты застенчивый.