Нарисовать чудо

Сейчас в ее лице была неподдельная тревога за парня, она совсем не ожидала, что от простого вопроса он вдруг начнет бредить.

— К бесам, к бесам, к бесам... — прошептало то, что пряталось за Шенни, и Сальнаст попытался отбросить видение. Тряхнул головой, и вдруг расплакался.

Он сидел прямо на земле, Шенни обнимала его, гладила мягкими руками по лицу, вытирала слезы.

— Ну, что ты... — бормотала она, — все будет хорошо, все хорошо...

И все было бы неплохо, если бы сквозь ее голос не проступал едва слышный шепоток.

Саль начал рассказывать, больше для того, чтобы заглушить чужие голоса, чем чтобы объяснить. Говорил невнятно, перескакивая с одного на другое, и уверен был, что из этого рассказа никто ничего не понял бы, но Шенни поняла главное.

— К священнику идти нельзя, — сказала она тихо. — Отец Бразий тебя не любит, экзорцизм сделает так, что ты своими ногами не уйдешь.

От ее голоса, от спокойной рассудительности, Саль вдруг успокоился, словно зачерпнул от нее немного силы.

— Может, в паломничество тебе пойти? — сказала она.

— Куда я пойду... — ответил Саль. — У меня ни денег, ничего... и работа моя — я уйду, рисунок пропадет.

— Другой нарисуешь, — сказала Шенни, но Саль замотал головой так, что длинные и грязные волосы разметались вокруг.

— Там чудо должно быть! — сказал он. — Уйду, и потеряется чудо!

— Если чудо, то должно одолеть бесов, — возразила Шенни. — А бесы к тебе, может, прямо сквозь твою эту...

Но Сальнаст не дослушал.

— Чудо одолеет бесов! — воскликнул он. — Шенни, ты мой ангел...

Девушка удивилась, но он уже не замечал этого. Он встал с земли и взмахнул руками.

— Куда ты? — спросила Шенни растерянно. Художник уже уходил, но остановился, снова взмахнул руками, словно собирался улететь.

— Рисовать! — воскликнул он. — Рисовать чудо!

И побежал прочь. Шенни нервно кусала губы и смотрела вслед.

***

В комнате было почти темно, но Сальнаст быстро раскладывал краски и кисти. Шепотки стали громче, отчетливее, но он не обращал на них внимания. Не позволял себе остановиться.

Встал перед картиной, всмотрелся в темные силуэты.

— Глупец-глупец-глупец! — послышался голос прямо над плечом. но Саль не оглянулся. — Испортишь-погубишь-пропадешь!

Сальнаст широко взмахнул кистью, словно мечом, но холста коснулся осторожно, ласково. С нежностью.

— Чудо... — сказал он негромко. Голоса зашептали неразборчиво, в них слышались и жадность, и предвкушение и растерянность.

Сальнаст начал рисовать.