Исповедь Лукавого

Двоюродная сестра, потупив взор, раздавала маленькие разлинованные бумажки, насмерть пронзенные восковыми копьями. Вот и Виктору досталась свечка. Он еще раз нервно огляделся и увидел подле себя икону. «Серафим Саровский», – подтвердил свои догадки он. В этом ракурсе образ казался почти черным в золотой оправе. Где-то там, в ночи, еле видно копошились тени людей, но огоньки свечей висели посреди черноты, как рой светлячков на лесной поляне.

Виктор взглянул на свои руки, на свечу, подумав тут же о ее смысле. А смысл был самый что ни на есть сакральный: в мире так мало света и так много тьмы… Тут горит столько свечей, но все равно темно. Почему бы просто не оборудовать всё лампами? Нет, должно быть, смысл в другом. Эти огоньки лишь символ иного – нездешнего света. Сей светоч где-то там – не здесь, а наш мир тонет во мраке, он из него состоит, из него вышел... Маленькие искры ненадолго рождают жизнь, тлеют и снова гаснут. В мире так мало света и так много тьмы...

Внезапно Виктор осознал, что всё это время его нос атаковало нечто навязчивое. В какой-то миг ему даже почудился сильный запах бензина, но Вик тут же понял, что ошибся. Название благовония он так и не смог вспомнить: должно быть, что-то на «л». Роясь в сонных мыслях, он вдруг чихнул. Звук этот разнесся по храму и загудел под куполом. Острых взглядов стало больше. Закрыв ладонью нижнюю часть лица, Виктор поспешил вернуться в свой темный угол.

Батюшка вышел в центр зала, встал прямо между гробами и обратился к скорбящим. На нем было белое одеяние поверх черного, кадило курилось в правой руке. Высокомерно окинув взглядом публику, он изрек: «У кого проблема с ногами, лучше сядьте. Во время службы надо думать о душе, а не о ногах». Только теперь Вик с удивлением отметил, что за всеми этими одеяниями и пышной бородой прячется чистой воды юнец не старше двадцати пяти лет.

Вдруг кто-то за спиной священника заголосил: «Благослови, владыко!» – так внезапно и резко, что Виктор вздрогнул.

– Благословен Бог наш всегда, ныне и присно, и во веки веков… – продолжил священник басом, подняв руку и качая кадилом.

Дым струился ровными белыми полосами, будто царапая воздух над усопшими.

– Слава Отцу и Сыну и Святому Духу, и ныне и присно, и во веки веков. Аминь… – пропели три раза более тонкими голосами те, что стояли за гробами.