Пробуждение

— Нет, — буркнул парень, не удосужившись даже повернуться на звук голоса — много чести для любопытной фермерской дочки, надо полагать.

— Это плохо, — голос переместился от правого плеча к левому, — значит, ты скоро уйдёшь и мне придётся сидеть тут одной ещё долго-долго.

За спиной отчаянно вздохнули и Билл почувствовал как по его шее пробежала волна липких мурашек — сидеть на мокрой земле было мокро, пахло землёй, гниющими листьями и какими-то до одури сладкими цветами. Удушающая смесь запахов, грохота дождя и раздражения не способствовали поднятию настроения и уж точно не стимулировало желание общаться. Тем не менее, раз уж им не повезло оказаться в одно и тоже время в одном и том же месте, придётся как-то налаживать контакт. Парень повернулся полубоком, прикрыв глаза и опираясь спиной о склон оврага, полностью скрываясь под слегка нависающей его частью, удерживаемой корнями старой скрюченной сосны.

— Давно тут сидишь?

— Дольше чем идёт дождь, ты имеешь ввиду? — девушка хихикнула, как показалось Билли, немного нервно, — всего ничего.

Странная она какая-то. Но, в прочем, умение поддержать беседу выгодно отличало её от местных девчонок, предпочитающих дешёвое пиво, джинсы с низкой талией, из-за которых их бока нависают над поясом словно тесто, и подрыгаться под что-нибудь тошнотворно-попсовое. Как-то раз Билли рискнул зависнуть с одной, даже дал ей послушать свой плеер, но, увидев ярко-рыжий жирный след от чипсов над идеально-белой пластиковой поверхности, кислотно-розовый шарик надутого из жевательной резинки пузыря меж жирных губ и полное отсутствие внимания к музыке в глазах, как-то разочаровался во всём местном населении его возраста. Билли открыл глаза и повернул голову набок.

...она казалась полупрозрачной, словно ледяная скульптура, и одновременно зыбкой как туман. Время от времени по её голым рукам пробегали ярко-красные искры, оседая на кончиках пальцев и постепенно угасая. На одежде были заметны следы губительного действия пламени, открывая местами то часть худого живота с молочно-голубоватой кожей, то острую коленку с кровавыми царапинами на них, то тонкую щиколотку с тяжёлой тоже почти прозрачной цепью, тянущейся в небытие от массивного браслета. Она словно парила в нескольких сантиметрах над землёй и вместе с этим сидела, подтянув колени к груди и обхватив их руками. Лицо её имело выражение удивительно ехидное, но в то же время понимающее и слегка отстранённое, словно бы всё происходящее ей не в новинку.