Мастер

Иначе…

— Дай мне кровь! — Мужчина с неожиданной скоростью рванул вперёд и попросту… отмахнулся от Германа, словно тот был лишь одной из своих кукол. В затылке взорвалась боль, в глазах потемнело, но сквозь противный звон в голове Герман услышал вскрик Аделаиды.

Ну нет, он не позволит…

Скорее на звук, чем видя точно, он бросился следом за вторженцем и ухватил, кажется, за полу куртки. Но не смог удержаться на ногах, и в итоге на пол рухнули оба.

Рыча, противник обернулся, и Герман опешил, враз облившись потом: во рту мужчины с трудом помещались заострённые, звериные клыки.

— Кровь! — Чудовище утратило интерес к Аделаиде, и теперь жадно принюхивалось. — Дай мне кр-ро-о-овь!

Оно было нечеловечески сильно. И нечеловечески быстро. Герман вскрикнул, когда клыки сомкнулись на вовремя подставленной руке, а другой лихорадочно шарил вокруг, попутно смаргивая заливавшую глаз кровь. Должно же что-то попасться… Следующий рывок опрокинул стойку с инструментами.

Противник вдруг жалобно и злобно взвизгнул — сзади на него обрушился стул, и Герман воспользовался этой заминкой, чтобы глубоко воткнуть своё “оружие” в чужую шею.

Он не запомнил, как выбрался из-под обмякшего тела. Зато в память врезалась она — присевшая рядом леди из Кейнхёрста, бледная, с сурово сжатыми губами и тревожными глазами. В двух шагах от поверженной твари, которую так неожиданно помогла одолеть.

— Не стоит беспокойства, — зачем-то ляпнул он, прерывисто дыша и чувствуя, как накатывает запоздавшая паника. Что, Великие поберите, это было?! Откуда взялось это… чудовище?!

— Тише. — Лба коснулся чистый платок. — Держите так и скажите, где у вас лекарства.

Наверное, он совсем ошалел от случившегося, потому что покорно прижал накрахмаленную ткань к длинной царапине от чужих когтей и ответил:

— На втором этаже, от лестницы направо. В шкафу третья полка.

Аделаида ушла наверх, оставив после себя едва заметное дуновение цветочных духов, а Герман остался костерить себя за слабость и наглость.

К моменту возвращения Аделаиды он успел немного прийти в себя и подняться на ноги. Проклятый безумец прокусил руку и порвал куртку, отбил бока, про звон в голове и говорить нечего — шишка на затылке уже выросла знатная.

А ещё Герман был весь в крови. В основном, правда, чужой. Едко пахнущей, оседающей на губах солоноватой горечью...