Артель "Игрушка", 2-й сорт

- Дерьмовочку будут драть на кухне? – я даже не поверил в такое счастье: прозвище своё она получила из-за того, что была маленькой ростом и худенькой девочкой, которую не слишком любили все дети в нашей квартире. А я не любил, наверное, больше всех. Из-за того, что она была не только моей соседкой, а ещё и одноклассницей, и даже не просто одноклассницей, а совсем недавно, 7 ноября, одной из первых в нашем классе принятой в пионеры звеньевой - такая вся из себя правильная отличница, вечно подхалимствующая перед учителями и изобличающая недостатки одноклассников и одноклассниц.

- Ага, - Гришка расплылся в улыбке. – Чтобы она рёвом мелкого братика не напугала.

Я знал, конечно, что недавно, месяца два назад, у неё родился брат, поэтому спешно повесил пальто на нашу вешалку в коридоре, забросил на полочку над ней шапку, переобулся из валенок с калошами в домашние тапки и поторопился на кухню, чтобы не пропустить такое зрелище.

- Представляешь, она тряпошник в четверть получила? Сегодня четвертные табели раздали, а у неё там – тряпошник! – продолжил Гришка, едва поспевая за мной следом.

- Что такое «тряпошник»? – Дмитрий Иванович прервал рассказ, словно вновь угадав возникший у меня вопрос, и пояснил:

- В те времена мы так «тройки» называли. «Двойки - «гусями» или «лебедями», а единицы – «колами». Гришка в школу ещё не ходил, но слова эти уже знал от мальчишек и девчонок постарше него, чем и гордился. Так вот, «колы», «гуси-лебеди» и даже «тряпошники» у Дерьмовочки были большой редкостью, но за каждую из таких оценок она получала от отца ремня.

Но только в их комнате. А сейчас «тряпошник» был не просто «тряпошник», а за четверть, а в их комнате был маленький братик, которого нельзя было пугать, из-за чего у нас с Гришкой и появилась возможность не только услышать рёв нелюбимой нами Верки, но и увидеть всё своими глазами. Причём, «влететь» ей, как я догадывался, должно было сильно. Вполне возможно, что так, как ей ещё никогда не «влетало». Когда мы оказались на кухне, Дерьмовочка была уже там: она стояла в углу, низко опустив голову и почти уткнувшись лбом в стену. «Неужели она всего лишь углом отделается?» - расстроился я, хотя такое зрелище мне, скрывать не стану, тоже было приятно, но услышал её голос, который не был похож на тот, самоуверенный и даже слегка надменный, каким она обычно говорила, а дрожал, как она ни старалась это скрыть:

- Зачем пришли? Папа меня сейчас здесь наказывать будет.